наверняка кажется вам дырой, ‒ цедит он.
Меня корчит от обиды за родной городок, который, если честно, никогда не был мне симпатичен. Вернее, так. В детстве я не вылезал из периферийной Оборонки и центра города просто не знал. А в молодости заболел Москвой и страшно хотел свалить в белокаменную, ‒ она снилась по ночам. Но оказался слишком трусоватым, осторожным, тяжелым на подъем. И остался куковать в этом городке.
И все же незнакомец сразу становится мне противен. Напялил дряхлую широкополую шляпу и изображает то ли сверхчеловека, то ли непризнанного гения.
А он продолжает:
‒ У меня с детства мечта – жить в первопрестольной.
Потом, криво усмехнувшись, добавляет:
‒ Шмотки, гляжу, на вас заграничные. Подержанные, но ‒ фирмá. Этого не скроешь. Такое здесь не шьют.
Обводит меня восхищенным взглядом.
‒ Сразу видать. По мне так лучше западная комиссионная одежонка, чем новая отечественная. Я бы и сам такое надевал, но… Стараюсь не привлекать внимания к своей скромной персоне. Зачем выделяться? Я не кинозвезда. Да и деньжонки нужны немалые. Ношу то, что и большинство. За единственным исключением: нагло фигуряю в довоенной отцовской шляпе, уже потертой. И этим дразню население.
Надменно кривит рот. О чем он и Роман разговаривали возле кинотеатра «Родина»? А что, если хромой просил его всячески нас задерживать, пудрить мозги?
Как мне себя держать? Распахнуться и вызвать на ответную открытость? А если просто начнет врать?
Вопросы без ответов.
А время идет.
Небольшие, словно слегка выцветшие глаза паренька безмятежны и чуть ироничны. Лишь теперь замечаю над верхней его губой узенькую, тщательно выбритую ниточку пижонистых усиков. Уверенное в себе наглое хамло. Лет ему не больше тридцати, а держится как сорокалетний.
‒ Мне почему-то кажется, что вы начальник, ‒ говорю ему.
‒ Мелкий. Мастер в сборочном цехе.
Он самодовольно ухмыляется. На верхней челюсти два передних зуба ‒ золотые.
‒ А вы кем работаете? ‒ спрашивает небрежно. ‒ Мы не коллеги?
‒ Программист. Прибыл на конференцию, делиться опытом.
‒ Наблюдал я как-то вашу ЭВМ, ‒ цедит он, усмехаясь, выпуская дым из ноздрей. ‒ Стоит здоровущая железная хреновина, моргает лампочками и как бы говорит: «Сейчас та-акое выдам!..» А рождает мышь. Пользы от нее ровно никакой. И долго еще не будет.
«Как ты заблуждаешься, парень!» ‒ вертится у меня на языке; сглатываю эти слова вместе со слюной.
Он протягивает ладонь.
‒ Валентин.
Пальцы длинные, сильные, цепкие. Нарочно стискивает мою руку, точно клещами. Выдерживаю. Он удовлетворенно усмехается. Спрашивает:
‒ Знакомишься с городом, приятель? Здесь знакомиться не с чем. Нищий набор типовух и кособоких изб. Все грязное, завалящее. Глаз положить не на что. Девчонки ‒ так себе. Серость. Ширпотреб. Москвички – дело другое. Не парижанки, но вполне комильфо. Умеют подать
