взгляды. Охранник, как молчаливый страж, плелся следом за ней до самого выхода и уже там, выпустив ее, как вольную птицу из клетки, шумно захлопнул дверь.
Все в округе ходило ходуном, и каждый мельчайший звук громыхал, как сталкивающиеся разогнавшиеся до предельной скорости машины в глухую ночь. Дягелев, пошатываясь от боли, убрался в туалет, захватив с собой бинт и хлоргексидин. Он не засек время, но, когда вернулся, чтобы забрать поношенное пальто со спинки стула, за спиной возник голос Бориса, видно, только что сорвавшегося с какого-то из соседних столиков:
– Заносит же порой не пойми куда. Оставляешь кровавые следы и салфетки и даже ни о чем не сообщил.
– До тошноты противно, – Маркус накинул пальто, обернулся, затуманенным взором за долю мгновения разглядел то самое темно-синее пальто, покрывающее спину, и удивительно знакомые волосы. Увязалась за этим, с завистью подумал очарованный Дягелев. Вскочить, побежать, окликнуть, развернуть – не хватает сил, да и все же пора прекратить детские игры.
– Свободных мест нет. Не будем же мы торчать с рюмками стоя из-за нескольких пятнышек крови? Тем более, официанты мигом уберут, стоит только позвать.
Он покрутился на месте в поиске одного из и наткнулся на взгляд Маркуса. Мужчина перед ним держал комок бинта у лба, из-под которого тонкой струйкой лениво скатывалась, словно через брешь, кровь. До Дягелева донеслась фраза, наполненная голосом из кристально чистотой женской печали и безразличия:
– Либо стоя, либо уйду.
Но незнакомке не ответили. Борис шагнул вперед к товарищу, женщина, показывая спину, не оборачивалась, намереваясь специально избегать лишних взглядов, и готовясь вот-вот уйти, однако что-то ее удерживало, как там, во сне, подумалось Маркусу.
– Маркус, бог мой, ни на секунду одного оставить нельзя.
– И лучше б ты так не поступал сегодня.
– Кто же это тебя так?
– Та сумасшедшая.
– Дарья, что ли?
– Логика пока что на месте, – он продвинулся к стулу, поставил флакон антисептика на стол, накинул пальто и приложил ко лбу последний кусок чистого бинта. Нерусская уборщица крутилась юлой под ногами, подметая пол, изрыгая гневное бурчание на посетителей.
Женщина повернулась направо, направила голову вниз, чтобы избежать пугающего. Дягелева в очередной раз обратил внимание на знакомые волосы, рассыпавшиеся по плечам: они манили, как манят огни потерявшихся в ночи мотыльков. И он потерялся не только в ночи. Заплутал в собственных бесконечных соображениях, не видя выхода. А эти темно-каштановые волосы, впитывающие разноцветные свечения бара, оказались тем самым маяком, к которому стремится человеческая душа. Он не видел женских черт лица, однако ниточек, тянущихся вниз от головы, хватило, чтобы воссоздать перед глазами сбивающий дыхание сон. И он почувствовал ком в горле. Секунды, спутавшись, тянулись часами, Дягелев вцепился в плечи и волосы, которые предстали пред ним провидением, божественным
