Федор Григорьевич Солнцев в семье помещичьих крестьян графа Мусина-Пушкина, что в селе Верхне-Никульском Мологского уезда Ярославской губернии. Не знаю доподлинно, сами ли выкупились Солнцевы, были ли благородно отпущены пресвященным барином, или как у них там сложилось, но отец будущего художника Григорий Кондратьевич уехал в Петербург, где служил кассиром при императорских театрах, забрав с собой сначала старшего сына, а через несколько лет прихватив и младшего Феденьку. К тому времени мальчику исполнилось четырнадцать годков, благодаря стараниям матери Елизаветы Фроловны, он был кое-как обучен грамоте, но проявлял нерадение в учебе, предпочитая срисовывать церковную утварь или приобретенные за копейки лубочные листки на ярмарке.
Отец забрал его в Петербург, где при первой же оказии мальчик был представлен инспектору академических классов, известному художнику Кириллу Ивановичу Головачевскому, после экзамена у которого Федор был спешно зачислен в список своекоштных воспитанников. Пол года понадобилось ему на освоение программы первого рисовального класса, после которого он с успехом перешел в натурный класс, одновременно с тем изучая арифметику, французский и немецкий языки, о которых в прежней своей жизни и не слыхивал. Достигнув третьего возраста решил специализироваться в исторической и портретной живописи, где преподавали профессора Степан Семёнович Щукин, Алексей Егорович. Егоров и Александр Григорьевич Варнек.
Прошло немного времени, на Солнцева обратил внимание служивший в то время директором Императорской публичной библиотеке Алексей Николаевич Оленин, благодаря которому Солнцев получил возможность изучать редкие тексты и влюбиться в археологию. Он же Оленин давал Солнцеву заказы, без которых юному художнику пришлось бы не сладко, и которые опять же подвигли его изучать древности. Через пять лет после окончания Федором Солнцевым Академии Художеств, Оленин пригласил его к работе над книгой «Рязанские древности».
Собственно говоря, именно Оленина Солнцев по сей день величает не иначе как «духовный отец», и он прав.
Из воспоминаний Федора Григорьевича Солнцева
«Алексей Николаевич предложил мне нарисовать «рязанские древности». Я принялся за работу. Рисовать надо было в кабинете Алексея Николаевича. Между прочим, у меня нарисована была бляха, рисунок этот и лежал на столе. Однажды приехал к Алексею Николаевичу профессор перспективы – М.Н. Воробьев[16]. Заметив на столе бляху и приняв ее за настоящую, он хотел рукою сдвинуть ее, но, увидев свою ошибку, сказал: «Неужели это нарисовано!» По этому случаю Алексей Николаевич заметил: «Да, уж лучшей похвалы искусству нельзя сделать».
Неоднократно Солнцев ездил в специальные экспедиции собирая по крупицам то немногое, что сохранилось еще в крестьянском быту, то без чего не может работать ни один художник или писатель, взявшиеся за исторический сюжет. Помнится не так давно был в одной такой экспедиции
Максим Никифорович Воробьев.
