мгновение помедлил, развернулся на каблуках и, прямой как палец, покинул кабинет.
Директор поплотнее прикрыл дверь, подошел к Таббе, поцеловал ей руку.
– Я исполнил все, как вы желали, дорогая.
– Благодарю вас. – Табба улыбалась.
– Теперь вы верите, что я особым образом отношусь к вам?
– Я всегда верила. Теперь же моя вера окрепла окончательно.
Гаврила Емельянович заставил девушку подняться, через сопротивление принялся обнимать ее.
– Ну, когда наконец моя голубка сможет уделить должное внимание почтенному господину?.. Когда?.. Назначайте время, место. Я целиком ваш. Я невменяем… Я весь в страсти.
Она отворачивалась от навязчивых поцелуев, со смехом, будто от щекотки, приседала, выскальзывала из объятий, отошла в итоге в сторонку, поправила сбившиеся волосы.
– Вы смущаете меня, Гаврила Емельянович.
– Вы так же смущаете меня… Ежедневно, ежечасно… Поэтому я трепетно жду вашего решения.
– В ближайшее время подумаю и скажу.
– Отчаянно буду ждать… – Гаврила Емельянович что-то вспомнил. – Минуточку! – Он выдвинул один из ящичков стола, достал оттуда изящную замшевую коробочку, протянул Таббе. – Маленький, но искренний подарочек!
Актриса открыла коробочку, увидела в ней колечко, усыпанное россыпью камней, ахнула.
– Вы меня балуете, Гаврила Емельянович!
– Надеюсь, вы тоже когда-нибудь побалуете меня.
Директор попытался снова обнять артистку, она ловко выскользнула, сунула коробочку с колечком в карман, послала воздушный поцелуй и закрыла за собой массивную дверь.
Когда Табба вышла из театра, она вдруг увидела, как по улице неспешно и с булыжным грохотом тянется подводный обоз с ранеными. В подводах лежали перебинтованные солдаты, рядом шагали в белых одеждах и с красными крестами сестры милосердия, где-то поодаль духовой оркестр играл печальный вальс.
Оторвав взгляд от обоза, артистка шагнула вниз и вдруг заметила, что на ступеньках ее ждет по-прежнему бледный и решительный Изюмов. Он двинулся навстречу девушке, она инстинктивно отступила назад, глухо спросила:
– Что вам от меня нужно?
– Не бойтесь, – ответил тот, остановившись в двух шагах. – Дурного я вам не сделаю. Всего лишь несколько слов. – Оглянулся на уходящий обоз, усмехнулся. – Я понял. Я отправлюсь на фронт. На Дальний Восток… Буду сражаться с японцами. Это единственно верное решение. Даже если погибну…
– Могу лишь пожелать вам храбрости и осторожности, – произнесла Табба.
Он вновь усмехнулся, ударил ладонями по бокам.
– Храбро – да, осторожно – нет. Моя жизнь потеряла всякий смысл. Выживу – вновь буду любить вас. Погибну – страсть моя будет еще сильнее. Но уже на том свете. – Он пронзительно, просяще посмотрел на девушку. – Ну, скажите же что-нибудь на прощание?
