житейски реагирует на страшный запрет, она размышляет о причинах его появления. И уже не образ проторенной, но узкой для новых поколений, тропы (с этим образом мы еще столкнемся в других национальных литературах), как в повести «Когда осуждают предки», а древняя каменная башня всплывает в сознании Сурат. «Если спросить людей, состарившихся возле родовых башен, в каком веке их строили, они, наверное, не смогут ответить. Не смогут они и объяснить, как их предкам давалось поднять на такую высоту громадные каменные глыбы. Тем не менее каждый горец чтит свою башню и камешка из нее не выкрошит, даже если бы ему сказали, что это продлит его жизнь.
Только время, безжалостное время, методично делает свое дело, разрушая понемногу древние твердыни».
Всесильное время говорит голосом мудрого Авдакима, сумевшего перешагнуть через пережитки прошлого: «Это твой дом, невестка, ставь ногу твердо, не ходи на цыпочках», – говорит он Сурат. Он считает, что обычай не должен делать человека несчастным. «Что такое обычай? Обычай – это сам человек. Человек рождается для того, чтобы строить жизнь, солнышко мое. Но тот, кто разрушает ее, тоже думает порой, что строит. Обиднее всего, когда ты строишь, а кто-то ломает. Ты возводишь, а он рушит…» Только благодаря Авдакиму не разрушилась семейная жизнь Сурат, неизменно принимал он ее сторону в неравном поединке со взбалмошной свекровью и в конце повести отправил молодых в город, купив им маленький домик. Отчаяние захлестывает Сурат, когда узнает она о скоропостижной смерти дорогого человека. «Кто же займет его место, или мир так и останется с зияющей пустотой? Неужели он уйдет бесследно, наш Авда?..». Но добрые дела не дадут человеку бесследно уйти в небытие: «Он жив, и щедрость его сердца – это часть и меня самой…», – говорит Сурат об отце своего мужа.
Иначе складываются отношения Сурат со свекровью Газга. Кажется, что в самом названии повесть заключена символика: женщина теряет собственное имя, становится тенью старшей в доме. После замужества Сурат – только невестка Газга. Контраст тем более очевиден, что до замужества Сурат жила у нее на квартире и теперь недоумевает: «Куда же делись ее, свекрови, задушевность и ласковый взгляд?». Дни тянулись, серые и унылые, словно дом Газга обносили счастьем. Внешне в словах Газга немало житейской мудрости (хотя непримиримость авторской позиции окрашивает и эти ее слова). Недовольна она житейской неприспособленностью молодежи: «Вот обед приготовить вы не умеете, одежду залатать не можете, к домашнему порядку не приучены… Вы хоть бы научились прислушиваться к тем, кто жизнь лучше вашего знает. Слово старшего бывает порой горьким, как хина, но если бы не она, сколько людей погибло бы от лихорадки…»
Повиновения свекрови требует от Сурат и ее мать. В Газга можно угадать человека, который, наверняка в молодые годы испытал такой же семейный гнет и это искалечило ее душу, требуя возмездия. Боль выбора между женой и матерью, в повести падает на Алыццу. Хотя и не он герой повести,
