в воздухе”, ибо все мои друзья того времени, мои сверстники, в общем разделяли мой образ мыслей, хотя и в нашей гимназии были представлены совсем иные течения мысли»[223].
Книгу А.Л. Волынского еще не раз будут вспоминать в серебряном веке, а за ее автором закрепится репутация человека, который первым «наплевал» на «светлые страницы русской критики» и с легкой руки которого «идеалисты» «укреплялись в развязности» и «огульных» обвинениях публицистической критики[224]. Даже символисты в начале века (В. Брюсов, например) считали роль Волынского исчерпанной и предлагали ему отказаться от роли критика, «более никому не нужной»[225].
Иную, более взвешенную позицию, в этом вопросе занимал М.О. Меньшиков в таких, заслуживающих самого пристального внимания статьях, как «Пределы критики» (1893), «Критический декаданс» (1893), переработанные варианты ранних работ в книге «О писательстве» (1898). «Нынешние декаденты и обскуранты утверждают, будто прежняя критика всегда шла вразрез с беллетристикой и не помогала, а воевала с нею. Утверждение вполне невежественное, обнаруживающее глубокое незнание истории нашей литературы», – писал он в статье «О критике»[226]. Меньшиков отметает обвинение в том, что критика создала обличительное направление. С его точки зрения, «критики-публицисты вовсе не создали нового движения, а только примкнули к нему и поддержали его»[227]. Другими словами, критика шла за литературой (она «только потому приняла нравственный характер, что еще раньше этот же характер усвоила сама беллетристика»[228]). Однако Меньшиков не поднимал вопроса об ограниченности и узости диапазона и предмета интерпретаций прежней критики. Ограниченность проявлялась в морализаторстве, узком понимании актуальности, то есть в завышении значимости современной тематики (злободневности) и вообще тематики как таковой в противовес идейной концепции произведения, творческой индивидуальности, проблем художественности и т. д.
Меньшиков поднимает проблему общей мировоззренческой близости писателей и критиков реальной школы: «…в основной сущности критики и романисты были одних воззрений, одних задач: как те, так и другие были обличители, судьи своего времени и, держась этой метафоры, между ними было такое же согласие целей, как между судьями, ведущими следствие и обсуждающими следственный материал. <…> И художники и критики составляли неразрывное, органическое целое: первые давали картину жизни, вторые давали освещение картине, и только благодаря яркому потоку света, направленному критикой на таких писателей, как Гоголь, Тургенев, Гончаров, Островский, читающая публика могла впервые разглядеть и рисунок, и краски, и самую перспективу русской жизни»[229].
В статье М.О. Меньшикова «Критический декаданс» высказывается тревога, что «мгла, заволакивающая литературный мир с неудержимою силою, коснулась и критики»[230] (курсив наш. – К.В.).
Русская литература XX века (1890–1910) / под ред. проф. С.А. Венгерова: в 2 кн. Кн. 1. М., 2000. С. 229.
Кранихфельд В. Литературные отклики. О критике и критиках // Современный мир. 1911. № 8. С. 328.
Цит. по: Куприяновский П.В. «Оглядываюсь на прошлое…» // Северный вестник 1890-х годов и его литературная позиция. Воронеж, 2009. С. 74. См также: Из переписки Валерия Брюсова и Акима Волынского / вступ. заметка, публ. и примеч. М.В. Покачалова и Л.А. Сугай // Неизвестный Брюсов (публикации и републикации). Ереван, 2005. С. 364–400.
Меньшиков М.О. О писательстве. СПб., 1898. С. 245.
Меньшиков М.О. Пределы критики // Книжки недели. 1893. № 9. С. 224.
Меньшиков М.О. О писательстве. СПб., 1898. С. 244.
Меньшиков М.О. Пределы критики // Книжки недели. 1893. № 9. С. 226–227.
Меньшиков М.О. Критические очерки. Т. 2 СПб., 1902. С. 243.
