для того чтобы потом объяснить его несколькими примерами. Символ есть художественный образ, который возвышает нас от созерцания частного явления к созерцанию общего, мирового и наконец – вечного. Удобство этого слова заключается в том, что оно долгое время служило для религии и до сих пор сохраняет мистический оттенок и потому прекрасно выражает религиозную сущность искусства. Каждая черта в картинах природы и каждая бытовая мелочь так же, как целая драма жизни и целый человеческий характер, могут быть символичны»[207]. В окончательном варианте после вопроса «Что такое символ?» следует экфрасистический фрагмент – словесное описание античного барельефа Парфенона. Критик обращается к читателю: «Что-то совсем другое привлекает вас к барельефу Парфенона. Вы чувствуете в нем веяние идеальной человеческой культуры, символ свободного эллинского духа»[208]. Может быть, если бы Мережковский не убрал это место, было бы меньше упреков в отходе от такой терминологии.
Ее и не принимает Волынский: «Как будто сказать, что Тэн сделал первую попытку применения строго-научного метода к искусству – значит что-нибудь объяснить, истолковать! Как будто сказать о субъективно-художественной критике, что она “поэзия поэзии, поэзия мысли, порождение девятнадцатого века с его безграничною свободою духа и неутолимою скорбью познания” – значит что-нибудь определить, оправдать, доказать… Нет, так нельзя писать ни критических статей вообще, ни в особенности критики о критиках»[209]. И он рекомендует Мережковскому и всем, кто возьмется писать о критике, подходить к предмету обстоятельно: «Нужны доказательства, анализ документов, строгая последовательность в логической аргументации, широкий философский критерий. Необходимо терпеливое изучение предмета»[210].
Итогом заявленной программы стал цикл статей А. Волынского, печатавшихся в журнале «Северный вестник» (1892–1895), объединенных в книгу «Русские критики». Книга принесла ему известность и вызвала скандал в русских литературных кругах, воспитанных на культе Белинского, Чернышевского, Добролюбова. «Волынский впервые подвергал беспощадному анализу все эти священные авторитеты и в иконоборческом неистовстве, педантичном, но убедительном, осмелился сбросить с алтарей их изображения, требовавшие благоговейного поклонения»[211]. Книга состоит из шести разделов[212], каждый из которых заключает несколько статей: 1) В.Е Белинский (3 ст.), 2) Н.А. Добролюбов (3 ст.), 3) Журналистика шестидесятых годов (4 ст.), 4) Д.И. Писарев (3 ст.), 5) Валериан Майков и Аполлон Григорьев (2 ст.) и 6) Полемические материалы (8 ст.), где в основном собраны более ранние статьи, дополняющие основное содержание, в частности статьи о Н.Г. Чернышевском и Н.К. Михайловском. Анализ деятельности отдельных критиков начинается с рассмотрения мемуарной и критической литературы о них, с реконструкции биографического очерка, психологического анализа черт их характеров.
ИРЛИ. 24.218. Л. 15–16.
Мережковский. Указ. соч. С. 457.
Волынский А.Л. Русские критики. СПб., 1896. С. 768.
Там же. С. 768.
Страда В. Литература конца XIX века // История русской литературы: XX век: Серебряный век / под ред. Ж. Нива и др. М., 1995. С. 24.
В характеристике структуры книги и ее общей концепции мы следуем положениям выполненной под нашим руководством кандидатской диссертации А.В. Быкова «Интерпретация русской критики и литературы в работах А.Л. Волынского» (Казань, 2004).
