во-вторых, подвести итог развитию классической литературы и, наконец, выработать критерии для оценки творчества писателей «нового поколения»[166]. Вместе с тем, решение проблемы наследства вновь, как и прежде, обострило вопрос о критике, о том, справляется ли критика с задачей понимания современной литературы.
В.В. Розанов, одним из первых выразивший в начале 90-х годов, отношение к радикальному наследству 60–70-х годов, сформулировал различие «старого» и «нового» мировоззрения. Самая главная «ошибка» прежнего поколения в том, что, «как к песку пустыни, который лепится с глиной в кирпичи и кладется то в основание, то в вершину здания, – они относились к живым людям. И себя не жалели они при этой постройке, лепились, надрывались и падали, как муравьи; не жалели также и других людей»[167].
Выражая свое «profession de foi», Розанов не убирает собственное «я», включает документально-автобиографические фрагменты – о школе, университетских годах, «только немногие профессора и спасли в нас идеализм в науке»[168]. Но и выступая против наследства 60–70-х годов, говоря об ошибках в мировоззрении «отцов», он будет испытывать мучительные психологические трудности. «Тревожит меня этот фельетон: все в нем правда, кою давно и жгуче хотелось высказать, – но мне ли, питомцу Университета? о своих ли профессорах?»[169] (о статье «Почему мы отказываемся от наследства 60–70-х гг.?»).
Разделяя взгляды К.Н. Леонтьева на историю как на процесс личностный, индивидуальный, Розанов первым применил их к рассмотрению основных «фазисов» русской критики. Каждый из «фазисов», этапов, связывается с конкретной фигурой критика, повлиявшего на ее развитие (Белинский, Добролюбов, Ап. Григорьев, Н. Страхов), на этом основании определяется смысл, значение и своя «правда» каждого этапа.
Настоящий вклад в развитие русской критики, с точки зрения Розанова, внесли Белинский и Добролюбов. За Белинским Розанов признает «величайшую чуткость к красоте», необыкновенную способность улавливать ее в каждом ее конкретном и индивидуальном проявлении. Потому «каковы бы ни были дальнейшие судьбы нашей критики, как бы ни углублялась она в своем содержании, эта деятельность никогда не будет затемнена или отстранена, но всегда и только – дополнена»[170].
В шестидесятые годы критике, как никогда, было придано жизненно-практическое значение. Розанов видит своеобразную «правду» «второго» этапа русской критики: «Писатель стал главным, центральным лицом в нашем обществе и истории, к мысли которого все прислушивались. И все это совершилось без слов, даже без видимых осязаемых влияний, просто через изменение взгляда на литературу, через новое отношение к ней, в которое стала критика, и за ней – общество»[171]. Позднее, откликаясь на юбилейное издание сочинений Добролюбова (1911), Розанов скажет, что иной, чем реальной и публицистической, критика Добролюбова не могла быть в пору освобождения крестьян и всех реформ. Розанов, по существу, в своих юбилейных
Носов А. Раскол в либералах (Из истории идейно-эстетической борьбы в русской критике 1890-х годов) // Вопросы литературы. 1987. № 5. С. 114.
Розанов В.В. Собр. соч. Легенда о Великом инквизиторе. М., 1996. С. 175.
Там же. С. 164.
Розанов В.В. Собр. соч. Литературные изгнанники. М., 2001. С. 407.
Розанов В.В. Собр. соч. М., 1996. С. 234.
Там же. С. 236.
