критика пространно занималась, она высокомерно обходила молчанием или произносила краткие и небрежные слова о произведениях другого, отделившегося литературного течения. <…> Мало-помалу это направление стало иссякать количественно: все меньше становилось критик, все короче они становились, и мы теперь видим, наконец, как, некогда столь цветущая, у нас эта ветвь литературы почти прекращается. Она существует лишь как традиционно обязательный отдел во всяком периодическом издании. Чего-либо ведущего, направляющего, какой-либо внутренней силы в ней не осталось и следа»[175]. Наблюдение Розанова подтверждается результатами позднейших исследований соотношения критики Добролюбова, его последователей и эпигонов: «Добролюбова с ними “разводила” весьма отличная… степень внимания к специфике литературы как вида искусства», «опасной оказалась явно прослеживаемая тенденция к ее уменьшению, к выдвижению на первый план критерия “пользы”»[176].
Необходимо заметить, что о разладе критики и литературы еще до Розанова заявил Р.И. Сементковский в статье «Шестидесятые годы и современная беллетристика». Сравнивая ситуацию в России и Западной Европе, он заметил, что «ни один немец не сомневается в гениальности Гете и Шиллера, а у нас бывали моменты, когда величайший поэт в России признавался отсталым человеком, не заслуживающим внимания аристократиком-поэтом, и даже все искусство в мировых его представителях признавалось чуть ли не совершенно ненужной дребеденью»[177]. Такое положение дел Сементковский объяснил тем, что «у нас истинно художественной критики не было и что наша критика оказалась в руках публицистов», между публицистикой и литературой произошло какое-то отчуждение, «художественные критики добролюбовско-писаревской школы не знают, как отнестись к появляющимся беллетристическим произведениям в виду неопределенной их политической тенденции», что в результате привело к «сильнейшему разладу» между ними.
Близкую позицию занимал в то время и П.П. Перцов. В «Письмах о поэзии», опубликованных в «Волжском вестнике», он писал о «вкладе» критики в то, что общество не читает и не понимает стихов. В примечаниях он оговаривал: «своими отзывами о критике 60-х годов отнюдь не думаю отрицать ни ее общего значения, ни ее огромных заслуг, а указываю только на частный ее пробел, оправдываемый “обстоятельствами времени”, но этого оправдания нет у поколения современной критики»[178]. То есть «разлад» поэзии и критики начинался в 60-е годы[179].
В этой связи вспоминался писаревский «рецепт» воспитания поэта-гражданина: «Писарев полагал, что для того, чтобы сделаться великим поэтом и даже просто поэтом <…> нужно долго обучать себя гражданским чувствам <…> Писаревский рецепт заключал в себе все, что угодно <…>, но в нем были опущены из виду самые главные средства – свобода творчества и изучение красоты». Здесь же прозвучала мысль, ставшая общей для нового поколения поэтов: о необходимости изучения
Там же. С. 237–238.
Елизаветина Г.Г. Н.А. Добролюбов и литературный процесс его времени. М., 1989. С. 309.
Исторический вестник. 1892. Т. 48. № 4. С. 187.
Волжский вестник. 30 ноября (2 декабря). 1893. № 309.
См. довод современного исследования о месте поэзии в радикальной критике 60-х годов: «Уважение к факту, к правде в литературном произведении развило в критике демократического направления особый, специфический интерес к документальным жанрам <…> Поэзия давала в этом смысле менее возможностей, и число статей, посвященных поэтам…не идет в сравнение с количеством статей о произведениях прозаических, хотя, конечно, такие статьи все же были» (Елизаветина Г.Г. Н.А. Добролюбов и литературный процесс его времени. М., 1989. С. 310–311).
