точно, забыл сказать, что по заверениям старика-афганца Аль-Беду исполняет одно сокровенное желание – нужно формулировать правильно. Иначе, как говорил мне Роджер, можно попасть впросак. Желания, по его словам, шутка хитрая. В них полно переменных. И только он – Роджер Битти – продумал свою речь идеально. Он без конца рассказывал мне ее, но я как-то не обратил внимания. К тому времени я считал его уже совсем свихнувшимся, ведь вместо того, чтобы спать, он все время бормотал ее. Иногда это сопровождалось тем, что он раскачивался из стороны в сторону, сидя у костра и глядя на меня. Да, я видел его взгляд, ведь спал лицом к нему. Ты ведь не думаешь, что я полностью ему доверился, чтобы не держать вахту? Это было бы совсем наивно.
Но я и сам был уже не лучше. То, что я говорил, что во сне видел те ракеты – это только пол дела. Я видел их и днем. На горизонте, но понимал, что их там не было. Взгляд мой рисовал мне размытый контур, практически неощутимое на общем фоне пятнышко, но меня бросало от него в дрожь. Я наглядно представлял себе это устройство с плутониевым ядром внутри. Целиком! Вплоть до самого последнего винтика. И каждое такое появление этого поганого миража заставляло мои колени трястись. По прошествии некоторого времени после исчезновения этого видения, я думал, что все это глупость, что просто шалят нервы, и в следующий раз я отнесусь к этому спокойнее. И я так думал каждый раз… Но этого так и не случилось. Я все еще их боюсь. Я боюсь этих боеголовок на горизонте, ведь мне кажется, что мы идем прямо на них. Мы сближаемся с собственной смертью, а я хочу бежать от нее со всех ног. Но куда бы я не поворачивался, я все еще их вижу. Все. До самого последнего винтика… До последнего. Самого последнего, сука, винтика…
Прости. Прости мама, что я ругаюсь. Ты учила меня не этому. Я должен был быть хорошим мальчиком, образцовым пионером, но ты еще не слышала, как я ругался по этому поводу про себя. Мне никогда не было настолько страшно. Даже тогда, когда я по неопытности наступил на мину в первый год службы, и действительно чуть не распрощался с жизнью. Мина оставила бы от меня хотя бы куски, что можно спрессовать в формочку для котлеток и положить в гробик. А эти ракеты не оставили бы от меня даже воспоминаний. Некому теперь меня, вероятно, вспоминать. А если и есть кому – будут ли они вспоминать именно меня во всей этой чертовщине? Им, если они есть, не до меня. Никому теперь нет до меня дела. Я свихнулся. Да! Я свихнулся! Свихнулся точно так же, как Битти, и точно так же, как и он, все время теперь говорю себе, что я нормальный и адекватный, что я сохранил в себе рассудок. Ракеты… Все испоганили те ракеты. Может, все-таки нужно было подойти к ним, и пнуть одну из них? Со всей силы, чтобы нога захрустела уже. Хотя, если бы моя задумка вышла, думаю, я хруста я бы уже не услышал.
Я где-то читал, что, находясь в эпицентре ядерного взрыва, человек не сможет ощутить боли. Мол, импульсы, переносящие информацию о боли, просто не успеют донести ее до мозга, ведь он превратится в пар намного раньше. Может, это было лучшим решением для меня тогда? Может, зря
