Верховенство закона, свобода совести, слова, собраний, право на труд и т.д., за долгие годы все это стало общим местом любой государственности. Непонятно было другое: причем тут Соединенные Штаты Америки? Ему было очевидно, что американские методы хозяйствования невозможно применить в нашей стране. И дело тут в банальной географии: на большей части России в одиночку нельзя ни выжить, ни, тем более, вести успешное фермерское хозяйство. Поэтому либерализм в нашей стране возможен с оговорками. Порой эти оговорки брали верх в сознании Константина Степановича, и тогда он размышлял о справедливости социалистических идей. Советская история была для него сложной темой, а методы большевиков вызывали протест, но он не был склонен ничего упрощать и не верил газетным лозунгам.
Впрочем, дети Константина Степановича думали иначе. Они жили так, словно никогда и не было исторического противостояния между Россией и Западом. В легкой поступи европейского образа жизни они видели безусловное благо для всего человечества, не замечая, какую цену платил мир за процветание Европы и Америки. В их оценках прогресса человеческих свобод Константин Степанович видел банальную подмену понятий, а американский образ жизни, как о нем писали в книгах, навевал ему мысли о крепостничестве или даже рабстве. Конечно, кредитное рабство выглядело ласково и соблазнительно, пусть и нарушало естественные связи явлений, здравый смысл и естественный ход времени. Он пытался объяснить детям, что гражданские свободы и свобода личности – совершенно разные вещи, несопоставимые по своей значимости и природе. Источник личной свободы заключался отнюдь не в политической системе, а был, как выражался сам Константин Степанович, божественным вдохновением, которое, в сущности, является единственным неотчуждаемым человеческим свойством. «Более того, – настаивал он, – в некотором роде свобода и гражданские свободы являются противоположностями. В том смысле, что источники их друг друга исключают, противостоят друг другу не только логически или механически, но и глубинно, сущностно, по самой своей природе, как совесть противостоит закону». Впрочем, детям все эти отцовские размышления были неинтересны. В них они видели отголоски его сентиментальности и попытки уйти от своего прошлого, которое они, к слову, совершенно не понимали. Это жестоко ранило Константина Степановича, каждый раз ему приходили в голову мысли о неуважении или какой-то черной неблагодарности, но он отгонял их от себя, пытаясь, насколько это возможно, не держать на детей обиды. Лучше всего это непонимание иллюстрировал стиль одежды его любимой дочери. Настя росла девочкой чересчур разборчивой, но любила и покрасоваться. Долгое время она ходила с портфелем, фасад которого по всей площади был украшен британским флагом. Впрочем, хуже всего Константину Степановичу пришлось в один из своих дней рождений, когда Настенька вышла к столу в майке с американским
