уж не думала, что ты такой мстительный человек.
– Вовсе я не мстительный. Да и придумал я это, когда мне лет четырнадцать было.
– А сейчас-то к чему вспомнил?
– Мне вдруг показалось, что это как раз тот случай, который нельзя таким образом обыграть – засмеют. Но вообще-то я скорее о том, что молчать нам нужно и прикидываться валенками. Что бы мы ни делали, цугцванг.
Молчание потребовало от Тихомировых серьезных усилий. Константин Степанович постоянно улавливал какие-то инсинуации в речах детей, цеплялся к словам, особенно в разговоре со сыном, из-за чего они стали реже созваниваться. В отношениях с Настей начали дуть сквозняки, хотя раньше никаких сложностей с дочерью не было. Ирина Михайловна быстро сдалась и решила, что муж просто придирается к детям. Константин Степанович тяжело переживал их взросление. Даже дома не мог найти себе места после того, как съехал Егор, а Настя стала постоянно задерживаться на занятиях. Особенно он тосковал по дочери. И боялся, что она вот-вот приведет домой жениха.
В конце тринадцатого года на фоне новостей из бунтующего Киева и бесконечных репортажей о гаснущих факелах, Константин Степанович крепко поругался с сыном. Егор время от времени злорадствовал на своей странице по поводу предстоящей олимпиады. Выкладывал статьи, разоблачения, расследования, авторы которых выискивали любые недостатки в спортивных новостройках и долго потом соревновались в остроумии, смакуя подробности. Никто не удосуживался проверять эти новости, и они сплошным потоком заполонили ленты социальных сетей. Еще Егор внимательно следил за событиями в братской республике, постоянно выкладывал фотографии, новости и воззвания Евромайдана с одобрительными комментариями. Он был убежден, что европейский выбор Украины – самое лучшее решение. Под другой статьей, рассуждающей о природе майдана и о том, когда же он, наконец, наступит в России, Константин Степанович ввязался в дискуссию. Но Егор не стал ему отвечать, стер его комментарий, удалил отца из друзей и добавил в черный список. Такая наглость вызывала у Константина Степановича приступ бешенства. Ирина Михайловна с трудом удержала его от полуночного выяснения отношений с сыном.
Когда Настя вышла на кухню, поглядеть, что за шум, кризис уже миновал. Константин Степанович сидел за столом, подперев подбородок кулаками, и кусал губы. Лицо его было багровое, грубое, словно изрытое оспинами, которые почему-то Настя никогда не замечала. Раньше она всегда видела отца сильным и бодрым, теперь же он предстал перед ней постаревшим и слабым: голова стала почти полностью белая, лоб прорезали глубокие морщины, он сидел, сгорбившись, тяжело дышал, выдыхая воздух со свистом. К дочери он даже не обернулся.
– Что случилось, мам? – спросила она у Ирины Михайловны, выходившей из ванной.
– Глупости, – отозвалась она, – иди спать.
– Может быть, все-таки расскажете?
– Егор
