стройки. Например, идеи, воззвания и принципы, положенные отцами-основателями американской государственности в фундамент США, не утратили своей актуальности. И все перемены, которые произошли с тех пор, вполне соответствуют этим идеям. Более того, политическая система Соединенных Штатов очень консервативна, а в нашей стране консерватизм – это почти ругательство. О Великобритании и говорить нечего. Что отмечают французы на «День взятия Бастилии» или американцы четвертого июля? Знают ли Настя с Егором, что это самое июля было аж в 1776 году? В курсе ли его дети, что англичане до сих пор каждый год приезжают в Севастополь почтить память участников Балаклавского сражения? «Интересно, – задумался, тяжело вздыхая, Константин Степанович, – если бы вместо нас в России жили англичане или французы, сколько бы у них было праздников?».
Через десять минут в комнату к мужу заглянула Ирина Михайловна, на лице ее озабоченность боролась с досадой, что заставило Константина Степановича грустно улыбнуться. Он понимал, что жена его тяжелых размышлений не разделит, и будет настаивать, чтобы он вернулся за стол – все же в его честь вся семья собралась.
– Все в порядке? – спросила Ирина Михайловна, присаживаясь на край кровати.
– Сердце прихватило, – вздыхая, ответил Константин Степанович, и непроизвольно сжал губы, как он всегда делал, когда врал, – возраст, наверное. Полежу минут пятнадцать и вернусь.
– Чего ты расстроился-то? – спросила она, укладываясь к мужу на левое плечо.
– Да-а, – протянул он, – глупости.
– Звонил Степан Трофимович?
– Утром еще, – отозвался Константин Степанович, – они с мамой позже еще позвонят.
– А Саша?
– Нет еще.
– Не обижайся на него раньше времени, ладно?
– Да что мне обижаться-то? – Константин Степанович поднялся на локтях. – Ты права, нужно вернуться.
Когда они вошли в зал, за столом царило оживление. Егор пересказывал недавний репортаж из предолимпийского Сочи. По его словам все, естественно, было плохо. Градус недоверия к власти вырос до предельных значений. Уровень недовольства пропорционально зависел от количества вложенных сил и средств. Кому и зачем понадобились олимпийские игры, Константин Степанович не знал. Он смутно помнил олимпиаду восьмидесятого года, да и дело было в другой стране, почти как в другой жизни. Измученная же Россия, вечно болеющая либерально-журналистскими мытарствами, по его мнению, непростительно легкомысленно растрачивала себя на этой стройке. Было понятно, что эта консолидация сил, могла принести неплохие дивиденды: и престиж, и туризм, и новая инфраструктура. Но после триумфа китайской сборной на летней олимпиаде в Пекине, российское общество рисковало последним чувством собственного
