обученные люди, которые под различными предлогами вербуют молодежь, усиливая, таким образом, влияние на общество.
– О чем ты?
– Война – последнее средство. До нее много чего еще можно испробовать. Есть более тонкие способы победить противника. Например, общество можно деморализовать, посеять раздор и разложение. Такие голоса есть, поют сладко, а потом кровь из ушей идет. Горько думать мне, что дети наши могут сочувствовать каким-нибудь очередным Родзянкам с Алексеевыми, когда до победы остается совсем чуть-чуть.
– Пойдем спать, – отозвалась Ирина Михайловна через несколько секунд, – совсем уже ничего не соображаю. Покажешь мне завтра, что ты там нашел? – добавила она, проходя мимо закрытой двери Настиной комнаты.
Но следующий день, вопреки надеждам Ирины Михайловны, не принес долгожданного облегчения. Она надеялась, что утром Константин Степанович посмотрит на все свежим взглядом и перестанет зря волноваться. Пока супруг был на работе, Ирина Михайловна пробежала глазами страницы своих детей, и ничего крамольного не нашла. Константину Степановичу повезло меньше: мало того, что ему на глаза всюду попадалась нецензурная брань в комментариях; уже отчаявшись, он обнаружил у Насти в личных данных главу мировоззрение, с кратким и достаточно красноречивым резюме: «Пастафарианство».
– Ну, вот, приехали, – откинулся он на спинку стула и нервно отодвинул ноутбук. – Приехали.
Насти дома еще не было, Митя, по заведенной традиции сидел в наушниках, уткнувшись в монитор. Константин Степанович каждый раз наблюдал эту картину, приходя домой. Ирина Михайловна встретила его в прихожей с новостью, что ничего плохого она не нашла.
– Что еще за пастафарианство? – она наклонилась к компьютеру, чтобы удостовериться, что ее муж не ошибся.
– Это глумление над религией. Они якобы поклоняются невидимому летающему макаронному монстру. Чушь, в общем. Но дело в другом, – он встал и прошелся по комнате. – Вот скажи мне, какими нашими действиями мы довели детей до такого? Они ведь и книги вроде хорошие читали, и в дурных компаниях замечены не были, разве нет?
– Тем, – начала мягко Ирина Михайловна, – что мы, видимо, не все им объяснили. Ты вот разговаривал с детьми когда-нибудь о Боге?
– Нет, – задумчиво ответил Константин Степанович. – То есть это все-таки наше упущение.
– За всем не уследишь. По-твоему все совсем плохо?
– Не знаю, – он плавно повернулся к жене, – думаю, что все намного серьезнее, чем кажется на первый взгляд. Я понимаю, – он посмотрел Ирине Михайловне в глаза, – что с виду тут ничего страшного нет. Дело в том, что это все-таки не атеизм. Атеизм – это тоже позиция, он оставляет человеку хотя бы возможность поиска, а вещи типа пастафарианства не оставляют ничего.
– А в чем суть-то? Расскажи хоть в двух словах.
– Да глупости там. Педсовет какой-то американской школы решил, что кроме дарвинизма в биологии нужно преподавать еще и креационизм, дескать, есть люди, которые такого взгляда придерживаются,
