слабая надежда. С другой стороны, горячих голов в России всегда было в избытке. И можно было радоваться, что они не попались на удочку какой-нибудь совсем уж экстремистской организации.
Уже в половине двенадцатого, также монотонно помешивая чай, Константин Степанович рассказывал засыпающей супруге о своих переживаниях. Она смертельно устала за день и изо всех сил старалась уследить за ходом его мыслей, но удавалось ей это не всегда.
– Думаешь, к этим разговорам можно относиться серьезно?
– Да боюсь я, понимаешь, – он чуть повысил тон, но тут же затих, понимая, что дети еще не спят. – Сначала все это прикольная тусовка, а потом, – он помолчал, подбирая слова, – потом, бац, и каменный мешок.
– Ну, какой еще каменный мешок! – негодовала Ирина Михайловна, – что ты жути нагоняешь на ночь глядя?
– Ничего я не нагоняю, – обиделся Константин Степанович, – вижу ведь я, чем они интересуются. И говорю, начинается все с монстраций, а потом они и на демонстрации ходить начнут. Ты видела, к чему призывают их эти партийные лидеры? Хорошо хоть они еще не лимоновцы, а то глядишь в тюрьме бы уже сидели.
– Какие монстрации, какие лимоновцы, что ты такое говоришь? – полушепотом заговорила Ирина Михайловна и встала, чтобы налить себе чай. – Где ты слов таких нахватался?
– Где-где, в Караганде! – он ехидно улыбнулся. – Ты за детьми следишь? Видишь, что они в своих фейсбуках пишут?
– А сам ты в этих фейсбуках что делаешь?
– В разведчика играю, – парировал Константин Степанович, – я серьезно, – он сделал серьезную мину, – я сначала тоже думал, что ерунда, а теперь понимаю – мимо прошло все наше воспитание. Другие они, Ир. Во всяком случае, не такие простые, как кажутся.
– А ты откуда знаешь?
– Да, – он махнул рукой, – понимаю, что я в их глазах совсем тюфяк, но знаешь, профессор, конечно, лопух, но аппаратура при нем.
– Ты что, взломал их почту?
– Ничего я не взламывал. Егор заговариваться пару лет назад стал, вот я и начал узнавать, что и как. И узнал. Там такое – лучше тебе не видеть?
– Что там?! – Повысила она голос.
– Да подожди, – нахмурился Константин Степанович, – ничего криминального пока нет.
– Порнография?
– В каком-то смысле, – он вздохнул, – не в прямом, конечно.
– Не тяни, говори уже.
Константин Степанович облизнул пересохшие губы, понимая, что на фоне всего сказанного его новости должного эффекта не возымеют:
– В общем, сын наш нигилистом вырос.
Ирина Михайловна тяжело вздохнула:
– Знаешь, я столько всего успела себе вообразить за сегодняшний вечер, что это далеко не самое страшное. Он молод, вся жизнь впереди. Еще успеет десять раз передумать. К тому же, – она посмотрела супругу
