знать? – спросила я, не шевельнувшись, и снова закрывая глаза.
– Я ему рассказала, – зашептала Ist.
– Не стоит такие личные вещи рассказывать посторонним людям, – отвечала я, дальше оставаясь в неподвижном состоянии, но открыв глаза. Только для того, чтоб посмотреть на будильник.
– Он мог бы стать не посторонним, – зашептала она, – мне больно, когда кто-то режет себя стеклом.
Какие тайны открываются в половине третьего ночи. Я помолчала.
– Садись, – сказала я, наконец.
Ist cела рядом, на кровать, завернутая в одеяло. Она не могла терпеть звуки разбитого стекла, которые каждый раз напоминали ей эпизод из детства.
Однажды летом, когда их семья обедала в полном составе, порывом сквозняка захлопнуло форточку. Рама в форточке была старая и слабая, стекло вывалилось, и пока оно падало Ist в тарелку с супом, оно разбивалось «на тысячи осколков»… А Ist сидела за столом и смотрела, задрав голову, как осколки сыпались на нее. И они падали медленно, как в замедленной съемке, и никакого звука тогда не издавали, как ей показалось. Ей казалось тогда, что она оглохла на какое-то время, но, видимо, эти звуки засели ей где-то под коркой… По счастливой случайности ни один осколок даже и не оцарапал ее, но старшая сестра, которая сидела дальше, пострадала. Один осколок воткнулся ей в щеку, и девочку пришлось отвозить зашивать. Вот с тех пор Ist не любила звуки разбитого стекла.
– Я так чувствую, что он уже ушел, – сказала она, помолчав некоторое время.
– Как это можно чувствовать? – спросила я, улыбнувшись, – это можно узнать.
Я встала и поплелась в ее комнату проверить, ушел ли он, наконец. Он ушел. Не будет же он с кровоточащей рукой стоять всю ночь под окном. Завтра придет управдом и будет чертыхаться, как всегда, вставляя стекло в подъезде.
Я вернулась через пару минут, Ist лежала в моей постели и так крепко спала, что не чувствовала кота, – Вася лежал у нее в головах и громко урчал, – ей ничто не мешало; и не почувствовала, как я вытаскиваю из-под нее свое одеяло, – она не проснулась. Мне пришлось прихватить с собой будильник, и я уснула в ее кровати, с кем-то вдвоем я никогда не могла спать.
Святое сердце
Это был один человек из свободных франков по имени Гело. Гело родился примерно в те времена, когда Украина была Древней Русью, а голубоглазые славяне не знали, что такое татарское иго. Гело построил себе крепость, как это было обычно, и построил церковь. Потом он, как это обычно в жизни, умер, а может быть, был и убит. Местечко в народе называли Гелинкерике, то есть, церковь Гело или место, где стоит церковь Гело. И название этого уже не просто местечка, а города не имело ничего общего с таким многозначным словом «geil», которое тоже имело свою долголетнюю эволюцию, но эволюция его проходила другим путем.
Слово это полузабытое вынырнуло откуда—то из средних веков и стало популярным в молодежном жаргоне, оно было этаким самозванцем, оно превосходило сонное «гелинкерике»
