что посвятил изучению шаманизма всю свою жизнь, сам стал шаманом и начал обучать этому искусству других. Подобные примеры на западе, в отличие от «советских исследователей», большую часть ушедшего века считавших шаманов ненормальными или шарлатанами, – не редкость. Достаточно вспомнить широко известного Карлоса Кастанеду с его несколькими книгами об ученичестве у мексиканского шамана дона Хуано. Можно сказать, что Кастанеда не просто глубоко проник в сущность и философию оккультных ритуалов индейцев, но и создал своими работами совершенно новый литературно-документальный жанр, показав в нем изнутри мистическое постижение мира.
В подобном ключе магических очерков написаны и книги американки Линн Эндрюс, которую коллекционирование этнографических реликвий привело в резервацию индейцев кри близь Манитобы, в хижину шаманки-хейока Агнес Быстрой Лосихи и оставило там, образно выражаясь, до конца жизни. Первое посвящение Линн «в волчицу» тоже было своеобразным, оно произошло, в соответствии с канонами хейока, в крошечной шаманской бане, у раскаленных в костре камней.
«Пахучий пар с шипением поднимался кольцами к потолку. В бане стало по-настоящему жарко, и меня придавила тьма – воздух был густым, темным и тяжелым. Агнес воззвала к радугам, орлам и затянула мелодичную песню-просьбу. Внезапно я разразилась плачем. Я думала, что жар, достигнув определенного уровня, перестанет расти. Но не тут-то было. Воздух разогревался все больше, и мне показалось, что дальше выдержать невозможно. Мне чудилось, что раскаленные камни – это светящиеся глаза, глядящие на нас из глубин земли…я ощутила себя совершенно беспомощной, словно была связана веревками по рукам и ногам. Я не могла пошевелиться. Мне захотелось закричать и убежать от этого невыносимого жара и тесноты. Но я сдержалась, и тогда, словно по волшебству, во мне открылось дыхание тьмы. Жар камней пульсировал в такт с сердцем. Тело, казалось, начало плавиться, а руки сжались в кулаки. Я старалась разжать пальцы, но они скрючились, словно когти, и отказывались подчиняться моей воле. Моя спина выгнулась, плечи ссутулились, голова моталось из стороны в строну, а когда я заморгала, то почувствовала, что лицо застыло, словно маска. Губы вытянулись уголками вверх, обнажая зубы. Я оскалилась – все барьеры рухнули. У себя на животе я ощутила короткую мягкую шерсть. Я превратилась в первобытную волчицу. Откинув голову назад, я беззвучно завыла…»
Такой момент получения таинственной силы, одержимости через магический жар «черной» бани, характерный для американских индейцев, заставляет вспомнить ночные трансовые танцы гаитян, африканцев и болгар на раскаленных угольях.
А вот, можно сказать, противоположный по температурному вектору ритуал обращения нашего западного современника в шаманы. Индейцы Эквадора несколько суток водили его без пищи по сырым и неприветливым горам и ущельям, а потом, заведя в «Дом предков» (пещеру под ледяным водопадом) и заставив
