по заслугам!
– Это вряд ли. А молиться-то кому? Владыке? Или у тебя есть еще пара богов в запасе? Чего заткнулся? – вспылил Гартиммер. – Аргументы закончились?
Амеон почувствовал, как к горлу подступили слезы:
– Да ты ее просто не достоин! Слышала бы она тебя сейчас…
– Постой-ка, – тихий пронзительный звук доходил до самых тонких струн души, небрежно дергая каждую из них, – да она ж тебе дорога…
Все тело словно пронзило копьем. Стало больно, стыдно и страшно…
– Побежишь признаваться, пока еще не слишком поздно?
Нижняя губа Ами поднялась, а весь рот хаотично завибрировал. Из уголков глаз мигом потекли прозрачные капли, окропляя каменные плитки площади. Руки сжались в крепкие кулаки:
– Какой же ты все-таки…
– Урод? Тварь? Реалист? Ты это хочешь сказать?
Тело пробило на горячую дрожь, а в горле застыло что-то твердое. Липкий грязный пот стекал с висков, разъедая глаза, а просачиваясь сквозь зубы – он отдавал солоноватой кислотой. Амеон оскалился – через лунку на месте недостающего клыка съезжала вязкая слюна.
Гарт привстал, готовясь к потасовке:
– Что стал, романтик?!
– Дерьмо боязливое, вот ты кто! – неразборчиво кинул Ами. – Самое последнее дерьмо!
Он едва не зашелся навзрыд и поспешил убраться подальше.
– Да что ты? – коротышка закатил рукава. – Может, проверим, кто из нас трус?
Амеон уже бежал прочь.
– Да ну и пошел ты в задницу, идеалист хренов! Невинный и чистый Амеон, как же, поглядите! Возомнил о себе! Евнух долговязый!
Романтик быстро завернул за угол казармы.
– А сейчас, – бубнил Гартиммер, очевидно, сам себе, – я бы хотел немного выпить, если никто не против?! У нас ведь торжество, какое никакое… А у кого-то день не задался, сука!
Недоросль отправился за свежей кружкой доброго эля. Слоняющиеся на улицах послушники смотрели на крикуна с откровенным недоумением и неприязнью.
***
Он вошел без звука. И выдал его ничтожный скребок подошвы о камень. Как опрометчиво.
– Приветствую, – высокий мальчишеский голос прозвучал по зале лазарета, – как ты себя чувствуешь? Я принес ржаного хлеба… – не докончил он.
Что-то ужасное остановило его и мурашки побежали по спине. Буханка хлеба, рассыпаясь, рухнула рядом с ножкой кровати.
Заспанный глаз оглядел визитера, засохшие губы делали безуспешные потуги шевельнуться и вымолвить хоть слово. Лежебока сглотнул, выдохнул, и рука приложила титанические усилия, чтобы приподнять тяжелое тело. Не вышло. Он отмахнул от себя клубы пыли и зашелся глухим кряхтением, согнувшись в мучительную позу.
«В чем подвох? – подумал Тури. – Где же твои названные братья? Почему не празднуешь победу? Неужто пришел вернуть должок?»
Он
