опустил плечи и разочарованно посмотрел на побоище.
– Да ладно тебе, – ободряюще бросил Эколт, – так уж и быть, если увижу на арене твою физиономию, попытаюсь прикончить, как можно быстрее и без мучений. Ты же мой друг, как-никак!
Но товарищи не обратили на это внимания.
Стеклянные зеницы обоих выстраивали иллюзию непоколебимых изваяний, которых не волнуют никчемные насущные проблемы. Но на разрезе рубахи Гартиммера, под кольчугой, прослеживались усиливающиеся ритмичные колебания – и те не собирались прекращаться. Его прыщавые щеки побагровели, тонкая пленка жира отразила лучик солнца. Он зачастил почесывать свой нос, будто бы что-то неуемно свербило в самой его глубине, а быстрая череда внезапных морганий пронеслась, наверняка, не без повода. Интригующее сомнение уже зародилось в думах Амеона.
Он украдкой переместил внимание на громилу: абсолютно хладнокровное спокойствие как тела, так и, казалось, духа. Мимика практически отсутствовала, разве что ноздри раздулись покруглее, да широкий лоб покрылся едва заметными морщинками, которые и так всюду сопровождали его, как прилипший банный лист. Но постойте: мизерная капелька влаги слегка проступила на блестящей коже, а после принялась медленно стекать по неровностям. Затем, как по приказу, живо устремилась вниз, проворно врезаясь в редкую бровь, и упала быстрым градом – мокрое пятнышко на серой плитке площади образовалось почти беззвучно.
«Большой парень тоже нервничает, а что уж говорить про коротышку?»
Амеон убрал волосы назад, серые глаза уставились на трибуну – к ней вальяжно подходил кардинал Альтор, дабы объявить об официальном начале испытания и произнести церемониальную речь. Впалые скулы, вытянутое лицо, щетина из пушка, который нет надобности брить, – аристократический облик молодого послушника являл саму сдержанность. Но это только снаружи. Внутри же мучилось бешеное сердце…
Толпа выдала громогласный салют, поднимая кулаки к голубому небу.
– А сегодня обряд проходят не меньше четырех сотен, – поинтересовался Эколт у Тора, пытаясь отвлечься, – как думаешь?
– Я слышал, что все пять, – вырвалось, вдруг, у Гарта, – мне боевых дел мастер говорил на завершающем поединке,
– В архивах за наш и последующие два года рождения, Амеон, числится около двух с половиной тысяч…
Гарт сплюнул и грязно выругался во всю мощь глотки. Благо, из-за непрекращающегося гама мало, кто его услыхал.
– А это значит, – продолжал спорить Торхад, – что сегодня на нас приходится не менее восьмиста с небольшим оппонентов, по четыре сотни боев на арене. А, если принять во внимание то, что состязания длятся ровно три дня, – громила ехидно улыбнулся, – то ошибок в расчете быть не должно.
Приятели посмотрели друг на друга с неподдельным недоумением, и, не выдержав, заржали, как кони.
– Просто замечательно! – Воскликнул
