тому, кто еще минуту назад внушал ему суеверный страх.
– Вы одолжили мне, бедняку Фрике, двадцать франков, вы не дали мне умереть от голода, и я постараюсь доказать вам, что умею быть благодарным, – сказал он лежавшему перед ним человеку, нисколько не заботясь о том, слышит ли тот его.
И голодный юноша принялся, как умел, за дело. Прежде всего надо было остановить кровь, ручьем бежавшую из раны. Взяв носовой платок раненого, Фрике скомкал его и приложил к ране, а затем крепко перевязал ее галстуком. Сделав это, оборванец хотел уже встать, как вдруг заметил у себя под ногами предмет, на первый взгляд не стоящий внимания, в действительности же имевший большую цену. Это был тот самый клочок бумаги, который служил пыжом для одного из противников. Клочок был измят, разорван, края его обожжены и истрепаны, но в нем все же можно было узнать обрывок конверта.
Подстрекаемый весьма понятным любопытством, Фрике принялся старательно разбирать, что на нем написано. Но прочесть можно было только:
…ен.
…ьер.
Это были, конечно, имя и адрес, но начало обеих строк было сожжено. Фрике бросил бумагу на землю и пустился бегом по направлению к Кламару. Добежав до большой дороги, он тут только принялся обдумывать свой поступок и пошел быстрым, но уже более спокойным шагом.
«Ну не дурак ли я? – рассуждал голодранец. – Я бегу заявить о том, что случилось, и не подумал, что меня же, бездомного бродягу, заберут и арестуют, самого же и обвинят в убийстве. Я им буду говорить, что видел, а они будут говорить свое… Ну как докажу я этим людям свою невинность? Арестуют и будут таскать по допросам, а там кто знает, когда отыщут настоящего преступника, да и отыщут ли… Вот и попался ты, дружок Фрике, попался! Хотел спасти несчастного, да сам себя и захлопнул в западню! А ведь человек этот, сам того не зная, оказал мне громадную услугу и, брошенный на произвол судьбы, может умереть… Но что я могу для него сделать?.. Ну, будь что будет, а я обязан выполнить свой долг».
Как видите, у Фрике было доброе сердце и при случае он мог принести в жертву ближнему свои личные интересы. Едва он пришел к столь благородному решению, как заметил вдали месье Лефевра, совершавшего свою ежедневную утреннюю прогулку. Фрике тотчас сообразил, что эта встреча может быть полезна и раненому, и ему самому: умирающему будет оказана необходимая помощь, которая, конечно, вернет его к жизни, если есть какая-нибудь надежда на спасение, а его, Фрике, избавит от всяких подозрений и нареканий.
«Что может быть лучше? – говорил себе бродяга. – У него дом в Кламаре, он бывший доктор… Конечно, он еще не так давно выгнал меня из своего особняка, но причина, заставившая меня вновь обратиться к нему, слишком серьезна, и он должен меня выслушать». И Фрике принялся кричать что было сил:
– Эй! Месье Лефевр! Месье Лефевр!
– Что ты болтаешься тут ни свет ни заря, негодный мальчишка? – сердито спросил Лефевр.
– Об этом
