Вы что, знали, что мы приедем? – на ходу требовательно вопрошала она.
И вдруг замерла. Старец спокойно стоял посреди светлой горницы, по стенам которой тянулись полки с книгами, а на длинном столе высились аккуратные кипы исписанных бумаг и даже пергаментных свитков; один такой пергамент с единственным знаком посередине висел на стене перед входом. Жрица вперилась взглядом в знак Хранителя, символ высочайшей духовной власти – а когда опомнилась, повернулась к старцу и низко поклонилась.
– Прошу прощения за нетерпение и суету, о Пресветлый… – пробормотала она, не поднимая головы.
– Полно, дитя, полно, – длиннобородый улыбнулся одними глазами и указал на стол в алькове, уже накрытый к чаю: посреди стола пыхтел паром пузатый медный чайник с краником, так называемый самовар – редкая вещь, изобретение горных карликов. – Присядьте оба, подкрепитесь с дороги. Сейчас и пирогов горячих принесут…
Гости послушно опустились на лавку. И все же сестра сочла нужным предупредить:
– Спасибо за гостеприимство, Пресветлый, только нам некогда рассиживаться…
– Как же, как же, понимаю, – участливо покивал старец, – и задерживать не стану. Вы угощайтесь, а я пока велю отрока разыскать – наверняка опять по лесу бродит, шельма, словно там медом намазано…
Жрица и монах переглянулись: она изумленно, он хмуро. Мальчик-то, оказывается, преспокойно гуляет по Диколесью!
Тут дверь отворилась, и вошел еще один бородач, в фартуке, перепачканном мукой, и с блюдом горячей сдобы в руках. От вида и запаха выпечки у всемудрой сестры аж слюнки потекли. Гости без разговоров принялись за угощение, однако успели заметить, как хозяин вопросительно глянул на вошедшего, а тот слегка кивнул.
– Вот и ладненько, – сказал старец, когда гости съели по несколько пирогов с разной начинкой, запив их душистым травяным чаем. Сам он сидел напротив в жестком деревянном кресле и поглаживал бороду. – Теперича и отрока звать можно…
Пресветлый легонько стукнул ладонью по столешнице, и дверь избы снова скрипнула. Вошел паренек в холщовой рубахе, подпоясанной куском веревки, в стоптанных сыромятных поршнях; с порога поклонился, стянул с головы войлочную шапку. Темно-русые волосы, густые, волнистые, рассыпались по плечам. Был он невысок, но хорошо сложен, лицо загорелое, грубоватое, взгляд вдумчивый. Смотрел он только на старца, гостей словно и не заметил.
– Звал, отче? – не столько спросил, сколько пропел паренек – голос у него был мягкий, мелодичный, необычно низкий для подростка.
– Так ведь пришли за тобой, – старец кивком показал на застывших в углу посетителей.
– Как, уже? – голос парня дрогнул.
– Я ведь предупреждал… – длиннобородый смотрел на него с явным сочувствием.
– Да, отче, – выпрямился отрок. – Я готов.
– Вот и славно… – старец неторопливо поднялся, замер на секунду. Взгляд
