дома не имели ни того, ни другого, еще больше заставляя нервничать.
Главное управиться за час и вернуться. Нельзя, чтобы Гриша что-то заподозрил. Не забыть еще купить чего-нибудь съестного, а то будет задавать вопросы, рассердится. Надо спешить!
В это время года, в конце сентября, Царицын ей не нравился. Она здесь бывала с мужем, и не раз. Но тогда все было по-другому. Их возили в дорогом автомобиле до Общественного собрания, в здание Городской думы и театр. Теперь все было иначе. Эти несколько дней, что они находились здесь, снимая на окраине маленькую комнату в ожидании решения своего вопроса, казались вечностью. Старая Нино померла еще месяц назад. Долго кашляла и худела, в конце концов, испустила дух. Теперь без нее в чужом городе приходилось считать каждую копейку и с еще большей тоской отдавать соседке за помощь с Анечкой, когда приходилось уходить надолго, оставляя их с Гришей вдвоем. По правде сказать, она и подумать не могла, как быстро тают деньги! Много приходилось ходить пешком. Трамвай и пролетка – лишь в особом случае. А еще была проблема хлебных карточек. Грише, как вернувшемуся с войны, полагались карточки, но и их получить было не просто в чужом городе. А им с Анечкой они не полагались вовсе. Это в Астрахани она числилась в штате госпиталя, а здесь приходилось туго. В первый же день пребывания здесь, когда она пыталась сторговаться с мешочником, которых здесь было особенно много, у нее вытащили кошелек. Благо там было немного денег, да астраханские карточки, которые здесь цены не имели. Но сам факт, что среди бела дня на виду у огромного количества людей у нее вытащили кошелек, вселял панический страх. Теперь ей казалось, что карманники и воришки на каждом углу только и поджидают ее.
А как бранился Гриша!
Ольга невольно улыбнулась, переступая очередную лужу. Сначала он назвал ее безголовой и неприспособленной к этой новой жизни. Потом зло несколько раз стукнул по столу, негодуя, что не смог защитить ее. А потом…
Дыхание перехватило от нахлынувших чувств! Потом он обнял ее и снова долго-долго целовал. Она отвечала ему с закрытыми глазами, как делала теперь, не в силах смотреть на его ожоги, и невероятное желание вновь поднималось в ней. Кажется, она стала любить его еще больше! Ночи с ним и тепло его тела снова вернули ее к жизни. Да, теперь это были другие ночи: без страха разоблачения, без сумасшедших экспериментов, ограниченные в движении, но более нежные и долгие. Замерев на его груди, разметав золотистые волосы, она то и дело целовала его, ощущая, как медленно приходило в норму его сердце. Он курил, выпуская дым в сторону, обхватив второй рукой ее спину, и молчал. Но она знала, о чем он молчал. Она это чувствовала. Особенно, когда он вдруг прижимался своим обожженным лицом к ее волосам и с дрожью вдыхал ее запах. Сладкие мурашки пробегали по ее телу от этого красноречивого молчания. Она лишь с блаженством прижималась лицом к его шее и тихо шептала:
– Любимый
