далеко не всегда неукоснительное следование принципам приводило к добру. Вот и сейчас, вспомнив, сколь силён и жгуч был страх, настигавший юную Йенифер в кромешной темноте, Сесилия схватила супруга за руку, сжала его запястье. Тот лишь улыбнулся, покривив губы с нахальным озорством, и сделал большой глоток молока, остужая разгорячённое горло.
– И много имён у этих созданий, да одно обличье, чудовищное и безобразное…
Начал он, и Джейн вытянулась звенящей стрункой, положила локти на стол и, не глядя в тарелку, принялась уплетать суп.
Сесилия прожевала варёные овощи и прикрыла глаза.
– Однако и в самом отвратительном естестве найдётся нечто красивое и приязненное, что неизменно навлекает на заплутавшего путника марево лжи и обмана, – говорил Вальтер, обмакивая хрустящую краюшку хлеба в маслянистый бульон. – Баелк славятся своей хитростью, прозорливостью и остротой взора, рыщут они средь высоких зарослей камыша или рогоза, надламывая высокие стебли осоки цепкими пальцами, и прячутся в стоячей воде, да так глубоко, что только макушка над тёмной гладью показывается, будто кочка, и волосы рассыпаются в болотной толще чёрными нитями, колышутся водорослями и стелятся по илистому дну, опутывая ступни и длани тех несчастных, кто из глупых или азартных побуждений решился нарушить покой страждущих духов.
Сесилия выпрямилась, домашние одежды подчеркнули линии её изящного стана. Она была поражена красноречием своего супруга, что открылось потайным ларчиком, таинственной драгоценностью блеснуло в тёмных водах невежества. Брань и грязные словечки сопровождали Вальтера в течение всей его жизни: он бок о бок рос с теми, кто знал только язык боли, смешанный с наречием грубости. Вальтер, как и большинство людей, был приземлённым, далёким от высокого, духовного и культурного, но ругательствами он орудовал так виртуозно, что его речь, вобравшую в себя ничтожные крохи приличий да избыточную брань, можно было назвать искусством.
– В народе баелк прослыли морейницами и наважнями, ибо наводят мор на людей и скотину, если того пожелают их злые умы; наваждением возникают перед странниками, набредшими на болота и вонючие заводи, и завлекают в тинистые тернии, подобно русалкам, – Вальтер поднял указательный палец и призадумался. Шевельнув короткими усами, он цыкнул, поднёс широкую ладонь к лицу и огладил точёный подбородок, поскрёб его пальцами. – Но баелк ни живы, ни мертвы. Когда-то в них теплилась жизнь, однако она и не обрывалась. Существа эти – мирские защитники, навлёкшие на себя проклятие. Напоминанием о совершённых грехах и ошибках им служит возможность оборачиваться прежней плотью, когда невинная кровь проливается в осквернённые воды. Тогда уж морейницы устраивают шабаш, буйствуют, купаясь в цветущих озёрцах и болотах. Мякоть набирается на их кости, серо-зелёные кожи розовеют, и лица делаются круглыми, полнокровными, живыми. Возвратив себе человеческий облик, баелк разбредаются по сёлам и городам, чтобы вдоволь насытиться отнятыми благами, весельем и кутежом.
Страшные
