своему дому, по начищенным до блеска улочкам, вдоль которых тянулись золочёные строения и прилавки, пылающие огнём ярких фруктов и овощей; по фигурным фонтанам, низвергающим струи воды и днём и ночью, в особенности по статуе двух влюблённых, чьи точёные фигуры окружал причудливый синий узор, бьющий из-под земли; по архитектурной вычурности и помпезности, не свойственной людским городам; по безграничной свободе и прыжкам через костёр, когда пламя облизывало щиколотки, грозя подпалить подол батистового сарафана.
Лёгкое дыхание Сесилии прервалось. Машинально помешивая похлёбку в первой тарелке, она набрала грудью воздух и печально выдохнула, изнемогая от внутренних противоречий.
Позади лепетала малышка Йенифер, за ней гонялся Вальтер, сжимая в широкой ладони небольшой гребень с частыми зубчиками. Деревянная ручка была инкрустирована янтарём. Сесилия обернулась, равнодушно посмотрела, как небрежно обращается муж с одной из немногих вещей, что напоминала ей о прежней жизни, жизни до брака. И отвернулась, ничего не сказав. Только опустила ложки в сытную гущу и снесла тарелки на стол.
– Ай! – взвизгнула Джейн и рванула головой, оставляя на зубцах расчёски клок каштановых волос. Она поморщилась, будто бы перед плачем, и шмыгнула носом.
Вальтер пригнулся к ней и спокойно прочесал первую прядь, наконец-то добившись послушания и понимания. Он обожал свою дочь, души не чаял в ней, однако мало что смыслил в нахождении с ней общего языка. Всё проецировал на Дженифер армейское воспитание, приучал её к охоте и опасностям бренного мира. Сесилию это радовало, ибо она, как никто другой, успела хлебнуть прижизненной горечи.
Её тревожило иное: служба изменила Вальтера. Он, весёлый и разговорчивый в своей бытности, делался необычайно строгим и жестоким в гневе. А уж рассердить его могло многое, от ненароком оброненного словца до книги, случайно упавшей на пол. Поводы были разные и непредсказуемые, из-за чего порой сложно было догадаться, ощерится Вальтер на некий проступок или сведёт его к шутке.
– Завтрак готов, – взмахнув руками, Сесилия бережно подняла глиняный кувшин в воздух.
Тот, упруго поднявшись вверх, накренился, по его узкому горлышку заструилось студёное молоко. Эльфийка улыбнулась, заворожённо наблюдая за тем, как белые жемчужины сливаются в единый поток и наполняют кружки. Она не предала магию забвению, не утратила былых умений, но всё чаще обходилась руками, будто бы из уважения к человеческой беспомощности, отчего нежные руки её покрылись трещинами, а на сердцевинах ладоней, ближе к линиям пальцев, проступили первые мозоли.
– К столу, а то всё остынет, – уже громче позвала Сесилия, возвращая полупустой кувшин на место. Высокий сосуд плавно, словно пёрышко, опустился в центр стола, не издав ни звука.
Неподвижная молочная гладь, отливающая нежнейшим оттенком кремового, заворожила Сесилию. Она склонилась, всмотрелась в глубь стакана и отпрянула, увидев своё уставшее, немного сонное лицо. Молодость её не увядала, напротив, цвела и пахла,
