до ужина. Его искали, но не нашли. Статус медработника начинал приносить свои замечательные плоды.
Тем же вечером в лагере произошёл неприятный казус: когда мы стояли на вечерней линейке, любуясь нашим флагом в горошек, в некотором отдалении, строго на север, вдруг раздались звуки моторов, засияли какие-то огни, и через минуту сильно потянуло химикатами. Дело в том, что с севера наш лагерь граничил с большим фруктовым садом, отделённым от нас высокой металлической сеткой. Очевидно, умные сельскохозяйственные головы именно сегодня вечером решили опрыскать деревья от вредителей.
Уловив знакомый аромат, заведующий Вадим Львович, прервав рапорты вожатых, выскочил вперёд и заорал, сильно маша руками:
– Всем в помещения! Закрыть все окна! Это – яд! Яд!
Вожатые бегом повели свои отряды по палатам. Я, прикрывая рот и нос смоченным в воде носовым платком, бегал по лагерю, проверяя все закоулки и уличные туалеты на наличие в них спиногрызов. В женском туалете кто-то был: я крикнул, чтобы все немедленно выходили и шли по палатам, потому что в воздухе был яд! Яд! Из сортира что-то пробурчали в ответ, но никто не вышел. Я предупредил, что захожу, зашёл и тут же наткнулся на давешнюю девчонку, Свету Шумейко. В золотушном свете единственной анемичной, пыльной лампочки она как раз подтягивала шорты после сделанного дела.
– Быстро беги в палату! – сказал я ей. – Надышишься этой дрянью, потом спасать тебя.
– А вам, можно подумать, не всё равно? – дерзко ответила девчонка.
Я схватил её за руку.
– Нет, мне не всё равно! Сама дойдёшь или проводить тебя?
– Сама дойду! – она вырвала руку и побежала к главному корпусу. Я пошёл за ней, и успокоился только тогда, когда увидел, что она забежала в здание и закрыла за собой дверь. Быстрым шагом пошёл в санчасть. Вонь стояла – хоть топор вешай. Ко всему прочему, ещё и ветра не было.
По счастью, никаких медицинских жалоб после вечернего опрыскивания не было. Вожатые-крымчане очень возмущались этим случаем и грозились написать в местную газету; киевляне, пережившие Чернобыль, только иронически улыбались.
4
Жизнь моя в санчасти «Горного водопада» быстро вошла в благодатную, необременительную колею: ложился я, если не было каких-то приятных мероприятий с коллегами, почти сразу после отбоя, немного читал перед сном. Просыпался по звуку горна, разные излишества типа утренней зарядки игнорировал; шёл не спеша освежаться к пустующим в это время умывальникам, расположенным около общевойскового туалета; вернувшись в медсанбат – брился перед зеркалом в кабинете, напевая разные легкомысленные мелодии под аккомпанемент электробритвы. Первые несколько дней сразу же после подъёма я проводил тщательнейший осмотр медсанчасти на предмет присутствия в ней зловредных змей, каракуртов, тарантулов и сколопендр. Но попадались мне лишь самого невинного вида паучки и сороконожки, и то в минимальном количестве; я их не обижал и утренние эти осмотры очень скоро прекратил. Потом был завтрак, после которого я приступал к своим прямым обязянностям:
