я уже два раза втирал мазь от радикулита в поясницу; она говорила, что стало гораздо легче, но нуждалась, по её выражению, «в более радикальной медицине». А Света Шумейко, которая днями торчала вокруг медпунка, буквально распугивала мне всю клиентуру. Только пациентка заходила в приёмную, только я укладывал её на смотровую кушетку для проведения очередной медицинской процедуры, Света Шумейко начинала барабанить в дверь. Я открывал в крайней степени неудовольствия.
– Что случилось?
– Повариха Любовь Семёновна у вас?
– У меня. И что?
– Её срочно требуют в столовую. Кажется, борщ пересолили. Или, наоборот: сахару со всей дури сыпанули. Короче, если не придёт сейчас, труба сегодняшнему обеду.
И повариха Любовь Семёновна, которая была совершенно уверена, что обед сварен и с ним всё в порядке, должна была, стеная, вставать с кушетки, приводить в порядок свои одежды и плестись в столовую, шепча какие-то загадочные слова в адрес Светы Шумейко из второго отряда. Если в приёмной была радистка – Света сообщала о коротком замыкании в радиорубке, если одна из вожатых – кто-то в её отряде пропадал, у кого-то крали трусы и майки, к кому-то приезжали родители, ну и так далее. Так дальше продолжаться не могло. Я решил поговорить со Светой.
Как только она материализовалась перед санчастью в очередной раз, я тут же и приступил:
– Шумейко, зайди. Садись. Слушай, ну чего ты целыми днями торчишь у медпункта?
– Вот ещё! С чего вы взяли? И с чего мне торчать? Просто гуляю мимо. Здесь приятная природа, чистый воздух. Мне нравится.
– Света, отчего бы тебе не пойти и не поиграть с другими, нормальными детьми?
– С нормальными? Где ж вы их тут видели? Я бы с удовольствием.
– Почему же они ненормальные?
– Пацаны если не токсикоманы, то дебилы. Девчонки все сплетницы, трусихи и дуры. Одни спят и видят, как бы выбиться в рэкетиры, другие – в валютные проститутки.
– И только ты одна тут Снегурочка и Снежная королева!
– Ни фига. Я Света Шумейко, и этим всё сказано.
Да. Надо было искать другие педагогические пути.
– Шумейко, если ты в меня влюбилась, так это напрасно. Совершенно безнадёжно. Я слишком старый для тебя.
К моему ужасу, отрицать влюблённость она не стала.
– Ничего на старый. Сколько вам лет?
– Сорок пять.
– Ха-ха-ха! – девчонка злорадно захохотала. – Ну и грузите! Вот вам, господа присяжные, вопиющий пример: вожатый и медик, который должен быть детям примером во всём, врёт ученице почём зря, и не краснеет. Ничуть.
Я закусил губу.
– Ну хорошо: мне двадцать пять. Тебе сколько лет?
– Шестнадцать.
