Энкиду. Сила, наполнявшая узлы и сочленения его плоти, ритмично пульсировала в такт с вылетавшими комьями почвы.
Его усердие быстро уводило его от них. Он словно опускался на невидимой волне.
Обтянутая белой кожей спина крупно напрягалась волной мышц, а золотой затылок напоминал произросший в мгновение ока цветок.
Руки сопрягались с землей, и они видели, как, удаляясь, они работают поршнями.
Иные стихии были не так благосклонны к трудившемуся любовнику земли. Небо изливало на него белый яд. Кожа его начала краснеть, но Энкиду не останавливался. Пронёсся ветерок и Энкиду повёл плечом – они видели, как необратимо вздувается на нежной коже омерзительный пузырь.
Билл шагнул:
– Кончай. Давай, давай…
Энкиду, не поднимая головы, молвил томным голосом:
– Сейчас… немного…
Ас поднял куртку и швырнул её на дно ямы.
– Нам не хватало тебя потом на ручках нести. Довольно.
Билл согласился, тревожно поглядывая на внезапно начавшего изнемогать брата:
– Тут можно шейк танцевать.
Энкиду еле внимал их заботливым и требовательным голосам, но, наконец, встал на колено и, подняв куртку, закрыл ею лицо, потом показал это лицо, освежённое, с глубины.
Снова пронёсся ветерок, и на сей раз принёс облегчение всем. Энкиду, застонав от силы ощущения, выбрался из ямы. Голос сбоку оценил:
– Неплохо.
Шанни вышла вместе с ветром. Она хотела спрыгнуть в яму, но Ас, повинуясь неясному чувству, удержал её. Она насмешливо и вопросительно взглянула, он неловко пояснил:
– Глупая примета.
Они вдвоём с Биллом, лёжа у края ямы, спустили в полутьму сейф. Энкиду обморочно съязвил:
– Закопать хоть сможете? А то обращайтесь.
Яма была забросана землёй в несколько минут.
Обогнуть рисовое поле с его переливающимися, как в капле, несуществующими цветами и шевелящимися чёрными точками, и деревню, пустую и безмолвную, удалось без особых сложностей. Увидели гребешок жёлтой скалы, выступающей из синей песчаной плоскости – отмель океана в былые дорисовые времена – и, очутившись за нею, поняли, что стали невидимы для обитателей долины. Деревня мелькнула между отрогов.
Пара дымков, очень едких и трогательно тощих, курилась над сплетёнными из растительной ереси крышами. Дико думать, что это жилища Хорсов, учёных и поэтов, которым в небе было тесно.
Запах пищи – слабый и с пригорью, но чистый, натуральный. Они смотрели с необъяснимым чувством, явственно ощущая близость чего-то чужеродного, что никак не могло быть вызвано видом этих крыш.
Там кто-то бегал во дворике в отсутствие хозяев. Что-то чёрненькое и… неприятное.
За болотцем с клубящимся в воздухе выводком комаров угрюмое здание-гроб.
Домовина выстроена буквально на скорую руку.
