как реальная «вещественность», и его трактовка в законе. Конкретное «образовало» форму, и она должна быть если и не «прилажена» к закону, то, по крайней мере, основательно раскрыта. – Что могло мешать этому?
Снова обратимся к ст.1 закона о СМИ и прикинем: разве свобода здесь отнесена впрямую к массовой информации? – Вопреки содержанию, которым наполнена формулировка темы статьи, настоящее, «целевое» в ней – дать простор для деятельности медийной отрасли в лице хозяйствующих там субъектов и организаций. По существу провозглашена свобода только этой деятельности – не больше.
Нетрудно догадаться, что «поворот на 180 градусов» от деятельности был предпринят как «невинный» младенческий кураж: дитя (закон) тешилось в отсутствие матери (конституции). Вот что записано в ч.1 ст.8 основного закона:
В Российской Федерации гарантируется единство экономического пространства, свободное перемещение товаров, услуг и финансовых средств, поддержка конкуренции, свобода экономической деятельности.
Нет необходимости приводить для сличения с этим текстом схожую с ним по тематике 1-ю статью закона о СМИ. Тем более, что в связи с уяснением терминов «поиск», «получение» и т. д. о ней уже было рассказано достаточно подробно. Но нельзя не удивиться вот чему: свободы для товаров ни в ст.8, ни где-либо в других местах конституции не «отпущено». А в её ст.29, ч.5 установлена гарантия свободы для такой массовой информации, которая взята как бы сама по себе и как будто относится вовсе не к товарам. А ещё раньше массовая информация стала свободной в ст.1 закона о СМИ, где тоже недвусмысленно размещена «в стороне» от товаров.
Вывод отсюда напрашивается следующий: свобода массовой информации как свобода товара (не его передвижения!) провозглашена в законе о СМИ скрытно и вопреки основному закону (анонсом; – однако это дела не меняет). И то, что гарантия по конституции для такого товара лоббировалась, не вызывает больше никаких сомнений.
Российскому обществу преподнесён наглядный урок того, как можно по-чиновничьи, «просто», не считаясь ни с чем, взять да и на всю катушку «освободить» предмет, как бы имея в виду необыкновенную государственную «важность» этого «прогрессивного» «правового» акта у себя в стране, а также, разумеется, ещё и – в глазах мирового сообщества. Ведь полное освобождение даже по отношению к человеку невозможно, на что уж велики здесь бывают его претензии.
Его освобождают114 из-под ареста, от чьей-то зависимости, от угнетения, от нищеты. Если же его освобождать от его денег, жилья, работы, от воздуха, от его собственного тела, от жизни, то он сам возопиет от такой, с позволения сказать, свободы, не говоря уж – о гарантиях освобождения. Полностью освобождённый человек был бы всего лишь фикцией без каких-либо признаков не только человеческого, но и вещественного.
Таким же образом должен будет преображаться ввиду приобретения своей полной «свободности» любой предмет в его «овеществлённом» виде.
Что дело обстоит именно таким образом, говорит и следующий факт: до принятия основного закона в России новейшего периода не существовало и конституционной нормы о всеобщем запрете цензуры (ещё в восьмидесятые годы в СССР имела место её отмена [в её коммунистическом, «старом» виде], а – не запрещение); «будто бы» обходились установкой из теперешнего закона о СМИ, но и то – не после его ввода в действие, а уже с августа 1991-го года, значит, ещё при действовавшем тогда советском законе «О печати и других средствах массовой информации», – то есть, выходило, что в стране цензурой можно было в тот период совершенно «в законе» «пользоваться» («разрешено всё, что не запрещено»!) в общей сложности более двух лет.
Но то ведь какие были бурлящие годы!
Cоздавалось впечатление, что за шумными разговорами о свободе слова и гласности было тогда вроде как «не до того». И что ещё удивительнее, – какого-либо особенного вреда ни государство, ни общество при этом не испытали, и по такому серьёзному поводу нигде не возникало даже сколько-нибудь ощутимой тревожности.
По крайней мере больше и возбуждённее рассуждали в то время не о цензуре и о таящихся в ней угрозах, а о другом, что было связано только с необходимостью иметь независимые статусы для СМИ.
