ещё при других конях. В Глухове с тех пор держали своих, а Слобода была дюже незапамятна, чтоб кто-то несвычный сюда на покатушки захаживал.
Уловившая дух поля Элли зато тут же подкатилась к дедке рыжим перекати-полем:
Дедушка, а дай коников проветрить, – ласково подступилась, ядовитая ягода.
Дедушка был сед, а особенно седы были длинные волосы его утёсообразного носа. Почесал лысую макушку, что-то задумчиво хрипнул, повел бровями:
Коней-то двое всего, а вас четверо, – возразил разумно.
А мы по-двое и поедем, – уламывает егоза.
Неудобно, внуча. Седло-то чего, как делить? – отняв пятерню от головы возразил дед. Рука его легла большим жилистым пауком на синюю штанину.
К спинам прижмёмся! Видно же – спокойные лошадки. А у нас ручки цепкие!
У Элли были очень большие блестящие глаза. Тмин вспомнил совет Гумера – не смотреть прямо в них, не заглядываться, если хочешь сэкономить больше своих часиков. А дед, снова размыслительно зачесавший редеющие волосы, так и засмотрелся, так и размяк. Неровен час сердечный приступ схватит от таких страстей.
Спокойные само-то собою. Но всё равно… Непокой на душе.. Ну лады-лады.. Вы токмо по-тихому! Моя хата с краю, но не хотелось бы всё ж ваши птичьи косточки по полям собирать.. Сам с вами бы поехал, кабы еще одна была… – старик вычесал уже почти все остатки своих волос из макушки.
Дедушка, ну что ж ты! Тебе только и не хватало, что на солнцепёке жариться! Сиди себе спокойненько в тенёчке, а мы мигом!
Чертячья ведьма: и коньков изымет, и по двое прокатит против всех мер, и – сомнений нет – своей-то жопке удобно сделает, как в кресле махровом. Так дед и остался с питоньей присноблаженной лыбой – под деревцем, безбурный. А сивки смирно затопали со двора с седоками: бурый крупный Гумер и светлое пятнышко Тизо на крупе, гнедые легкие Элли с Тмином.
Поначалу Тизо и Тмин привыкали к шагу, со двора поглядывал дед. Но только свернули в кусты посередь полей, мелкая как хлестнёт – так и понеслась. Тут же зад с непривычки застучал по широкой спине. «Не дёргайся!» – приказывает грозная егоза, и Тмин тут же прилипает задом к крупу на галопе. Тут не до тревоги – ужас один! А за ужасом – клёкот: кобыла прыг вверх! Так и лёгкое выплюнуть можно! Зад стремительно катится куда-то вбок по покатой мощной плоти, и снова окрик держаться. Воздух глотать комками да за девчонку цепко так, будто она из древесины, резины, солонины – неважно, не жалко, хватко: не до хрупкости чужих рёбер, не до беспокойства о нитках мышц – упоением захлебываться, негодованием – за жизнь никлую, никудышную, безобразную, но, господи, до-чего-же-мать-растак-насущную! Тройной тулуп, тулупчик заячий, небо-с-овчинку!
Впереди Элли подбадривала лошадь:
– Пошла, Нега, пошла!
В безумном воздухе, смешанном во рту и носу с рыжими комками волос, и правда разливалась нееееега. Нега неслась
