ритуалами поначалу было мало толку, зато сделалось понятно: быть им желанными гостями. Хоть и как спорадическому снегу на глову непокрытую. Тмина тут же запекло любопытство, а Тизо по привычке сделалось неловко. К прочему обнаружил он до неприличия откровенно порвавшийся носок на большом пальце правой ноги.
Тмин любовался местом: не только поздних признаков цивилизации не было видно, но и даже обыкновенных лампочек – одни только бутылки со свечами. Уют. Аксинья была бабой крупной и ласковой, тут же поставила на плиту котелок, что-то туда нашпиговала, затрепала Элли по щеке, углядела рваный носок Тизо (да прозрела рваное сердце), скромно засунутый за другую ногу, громко забеспокоилась о дырке. Тизо испугался и хотел было схорониться в углу, но Аксинья его оттуда извлекла и вручила шерстяной носок умершего мужа, сама вязала. Пришлось надеть. Шерсть была хорошая, ногам быстро стало жарко, но Тизо решил терпеть: неловко было теперь их снимать, да и страшно лишний раз навлекать на себя деятельное сдобное внимание. Тмин глядел за этим и вострозубо потешался, рыжий чёрт. Делал заметки на литературное будущее.
Гумер свои носки снял и грозно сидел, вытянувши крупнопалые лапищи в проход перед столом, затрудняя движение Аксиньи. Тизо подсыпал, разомлевши в носках, и полоскал в чашке с молоком белокурый свой локон. Аксинья же на всех смотрела с принятием: даже и Тизо обогрело её крупное сердце, хотя, очевидно, (или поэтому) по сравнению с её покойным, например, мужем он был худотеленьким мухоротиком – такие богатырские были у того носки. Обласкав всех взглядом, она болтала с Элли: что-то, кажется, причитала о соседях. Кокетливо поглядывала на Гумера, старавшегося в ее сторону не смотреть.
Между тем, в окна заходило легкое дуновение с комарами. Аксинья оставила на утро внушительную кастрюлю каши, выдала чистого белья и засобиралась к соседке Катерине. Свечи, сумерки и деревенская романтика затопили сознание Тмина ленивым уютом. Вскоре его срубила усталость, и он, еле держась на ногах, убрел в комнату, где уже устроили Тизо. Элли стащила с него башмаки. Перины были мягки, и он быстро проваливался в сон – тихо-тихо. Засыпая он почувствовал, как гладят его по повернутой кверху макушке, но это уже едва доходило до сознания – видать, он вышел в состояние тэта и обрёл связь с космосом.
Сразу же заорал петух. Тмин в негодовании приоткрыл глаз. Чертова скотина! Настоящий петушиный крик! Крик повторился. Он так разозлился, что открыл и второй глаз.
У предметов были еще совсем мягкие, сонные края. Золотисто-розовый рассвет осторожно будил вещи. Целовал он и его щеку. Но Тмин дюже осерчал и чувствовал лишь жар, духоту да злобу на петуха – нет ничего хуже, чем начинать день с постороннего разбудившего звука.
С лижечка донеслось слабое посапывание Тизо – этот ещё пускал пузыри в подушку. Тмин снова прикрыл глаза, намереваясь не сдаваться раннему возмутителю.
В следующий раз в комнате проснулся Тизо. Пробудили его скрипящие половицы – казалось, совсем рядом с ухом. В дверях
