публицистики преобладали стереотипы: дореволюционная Россия – „темное царство“, Советская Россия – „империя зла“. Итоговый вывод verbis indisciplinatis звучал так: „В этой стране жизнь протекает по иным, чуждым цивилизованному миру законам“»[120]. Добролюбовские концепты использовались позднее и литературой. Так, в романе А. И. Эртеля «Гарденины, их дворня, приверженцы и враги» один из героев, преуспевающий купец Косьма Васильевич Рукодеев, в состоянии подпития с горечью говорит о своих несбывшихся юношеских надеждах: «Душа была, горела… Были эдакие замыслы… Ау, брат! В тёмном царстве нет им ходу… Рубль… Смрад… Благолепные разговоры»[121].
Концепт «обломовщина» в массовом сознании соотносится как с романом И. А. Гончарова, так и со статьей Н. А. Добролюбова «Что такое обломовщина?». Критик использует здесь понятие, которое существует в самом произведении, но, в отличие от романа, делает его смыслообразующим центром статьи.
Определение «обломовщина» появляется в романе девять раз: впервые – во время разговора Штольца и Обломова, когда Обломов рисует приятелю свой идеал жизни: красивый, уютный дом в деревне, семья, задушевные разговоры с друзьями, книги и музыка, хорошая еда, прогулки на природе. Выслушав друга, Штольц замечает: «Это не жизнь!»[122]. И дает ей определение, которое оказывается производным от фамилии Ильи Ильича: «Это… (Штольц задумался и искал, как назвать эту жизнь). Какая-то… обломовщина…»[123]. Илья Ильич медленно повторяет это слово по складам и, по сути, принимает его как обозначение естественного, с его точки зрения, идеала человеческой жизни, как синоним покоя. В то же время, чуть позднее возвращаясь мысленно к этому разговору, Обломов уже иначе оценивает это понятие: «Одно слово <…> а какое… ядовитое!..»[124].
Не случайно, упрекая Захара за грязь в квартире, которую он увидел глазами Ольги, Обломов наставляет слугу: «Возьми да смети; здесь сесть нельзя, ни облокотиться… Ведь это гадость, это… обломовщина!»[125]. Илья Ильич как бы переадресовал это определение Захару, упрекая его в лени и нерадивости, а тот внутренне отреагировал на неожиданное слово: «Бона! Еще выдумал какое-то жалкое слово! А знакомое!»[126].
Концепт «обломовщина» приобретает трагический пафос в момент расставания Ильи Ильича с Ольгой.
«– Отчего погибло все? – вдруг, подняв голову, спросила она. – Кто проклял тебя, Илья? Что ты сделал? Ты добр, умен, нежен, благороден… и… гибнешь! Что сгубило тебя? Нет имени этому злу…
– Есть, – сказал он чуть слышно.
Она вопросительно, полными слез глазами взглянула на него.
– Обломовщина! – прошептал он…»[127].
Илья Ильич вкладывает теперь в это «имя», очевидно, следующий смысл: инертность, безволие, слабость, непрактичность и т. д. Он имеет в виду прежде всего нравственно-психологические особенности своего внутреннего мира, темперамента, натуры.
Подвойский Д. Г. Особость России и социологическое воображение: О книге Кивинена М. Прогресс и хаос: социологический анализ прошлого и будущего России. – СПб.: Академический проект, 2001. – URL: http://sj.oblig.ru.
Эртель А. И. Гарденины, их дворня, приверженцы и враги. – URL: http://cfrl.ru/prose/ertel/texts/gardein.txt.
Гончаров И. А. Обломов // И. А. Гончаров. Собр. соч.: В 8 т. – М., 1953. – Т. 4. – С. 187.
Там же.
Там же. С. 192.
Гончаров И. А. Обломов // И. А. Гончаров. Собр. соч.: В 8 т. – М., 1953. – Т. 4. – С. 219.
Там же.
Там же. С. 382–383.
