как правило, закреплена словом (словесной характеристикой) и выявлена через него. К таким устойчивым номинациям принадлежит словосочетание «новые люди», которое приобрело в русской литературе характер концепта, знакового для русской ментальности. Показательно, что в Русском ассоциативном словаре в ряду определений со словом «новый» есть и словосочетание «новый человек»[141]. «Само слово „новый“, – как отмечает Ю. М. Лотман, – с назойливой повторяемостью проходит через всю русскую культуру»[142], отражая с точки зрения семиотики культуры ее динамичность, нестабильность (взрывной характер) и внутреннюю противоречивость. В самой актуализации в русской литературе концепта «новый человек» («новые люди») прослеживается определенная закономерность. Они оказываются соотнесены в авторском сознании не столько друг с другом, с другими литературными текстами (хотя в конкретных случаях этот момент присутствует), сколько с похожими историческими и общекультурными ситуациями. По своему происхождению концепт «новые люди» имеет литературный характер, распространившись затем на самые разные сферы общественной жизни.
Впервые словосочетание «новые люди», очевидно, появилось в древнерусской литературе, в письменном памятнике XII в., имевшем фундаментальное значение для всей литературы русского Средневековья, – «Повести временных лет». Центральным событием русской истории, о котором рассказывает ПВЛ, является рассказ о крещении Руси киевским князем Владимиром Святославичем. Облик этого князя и, прежде всего, его внутренний облик принципиально меняются в отведенном ему фрагменте повествования. Древнерусская литература еще не могла изображать сам процесс нравственно-психологической жизни человека, и потому разительная перемена, произошедшая с князем Владимиром, запечатлена как результат внешнего события. Разумеется, в изображении князя Владимира присутствует момент идеализации, характерный для стиля монументального историзма, однако роль самого исторического события – принятия христианства – так велика в глазах летописца Нестора, что он руководствуется скорее не литературными правилами, а искренним убеждением в том, сколь нравственно высоким является облик человека, с которым это событие связано. Не случайно, рассказывая о смерти Владимира, Нестор называет его «новым Константином великого Рима».
Историческая роль князя Владимира, конечно, связана для летописца не только с личным крещением князя, но и с обращением в христианство, новую веру всех русских людей. Восприятие их как новых людей впервые возникает именно в сознании князя Владимира. Описав сам момент крещения киевлян в Днепре царицынскими и корсунскими священниками, Нестор приводит речь князя. По смыслу это, скорее, внутренняя речь, но произнесенная вслух и построенная по всем правилам византийского ораторского искусства, что придает особую торжественность ситуации: «Люди же, крестившись, разошлись по домам. Владимир же был рад, что познал Бога сам и люди его, посмотрел на небо и сказал:
Русский ассоциативный словарь: В 6 т. / Под ред. Ю. Н. Караулова и др. – М., 1994. – Т. 2. – С. 194.
Лотман Ю. М. Тезисы к семиотике русской культуры (Программа изучения русской культуры) // Ю. М. Лотман и тартуско-московская семиотическая школа: сборник. – М., 1994. – С. 409.
