что с тем парнем?
Мое сердце остановилось. Я собрал учебники и тетрадки, надел ботинки, не обращая на него внимания.
– Я его видел.
– Ну и молодец!
Я вышел из комнаты. Риз был жалок, как всегда. Тогда это меня не трогало, как и многие другие человеческие слабости.
Глава 6
Как странно жить чужой жизнью. В голове все время крутится: а что он сейчас делает, о чем думает, что чувствует. Вспоминает ли обо мне, может, оглядывается через плечо, не иду ли я к нему через пляж. Я бы пошел, я бы ходил без конца, но, конечно, не могу. У меня тоже есть гордость.
Вместо этого я решил его выследить.
После уроков я сел в автобус до города. Ни в винный, ни в кондитерскую не пошел, хотя все нормальные школьники толкутся именно там. Вместо этого я отправился шляться по рынку. Он начинался на главной улице и растянулся не меньше чем на полмили, потому что городок был немаленький. Ларьки теснились вдоль длинной узкой дороги, в конце располагался рыбный ряд. Внушительное, отделанное мрамором здание с резными дельфинами на балюстраде еще использовалось по назначению, хотя и знавало лучшие дни. Строение выглядело обшарпанным и печальным, высокие окна заросли грязью. В мраморных желобах – тонны кровавых рыбьих внутренностей. И вонь кругом.
В палатках ближе к главной улице продавали одежду, мужские носки и – одновременно притягательно и отвратительно – женские корсеты мерзкого телесного цвета, огромные, абсолютно больничного вида, словно призванные скрывать неприглядную тайну супружества. Рядом – кухонная утварь, стальные чайники, дешевые жестяные кастрюльки, массивные фаянсовые тарелки с красными метками поверх клейма производителя, чтобы обозначить бракованный товар. Дальше ткани: большие рулоны грубой серой костюмной материи – шерсть пополам с отходами целлюлозы, носить невозможно. Дальше по дороге товары для дома уступали место заботливо уложенным пирамидам фруктов и овощей. В октябре – только кучи грязной свеклы, цветной капусты и просто капусты. Еще тут были огромные деревянные лари с фасолью. Месяца через два все изменится, появятся пастернак, репа, морковь и картошка.
Рынок этот ничем не отличался от десяти тысяч других, разбросанных по всей Англии, но шум и сутолока все-таки взволновали меня. Если отвлечься от блестящих штучек и безделушек, легко вообразить, что перенесся на пару веков назад прямо в картину Хогарта или Домье[5]. Физиономии с тех пор точно не изменились. Эти красные прожилки, носы картошкой и хитрые глазки словно сошли с хогартовской серии «Похождения мота».
Я постоял минутку, погружаясь в краски и звуки, в неумолкающий беспорядочный гул огромной человеческой толпы, занятой повседневными делами. В школе царил порядок, все подчинялось правилам, ученики не соприкасались с реальной жизнью, с тем же успехом мы могли быть заключенными или монахами-траппистами. Ни девочек, ни домашних животных, ни раздраженно покрикивающих отцов, ни слепо обожающих матерей, ни стариков, ни младенцев, никаких сестричек, которых надо встречать после занятий танцами, никаких
Уильям Хогарт (1697–1764) – английский художник, автор сатирических гравюр. Его серия «Похождения мота» даже вдохновила Игоря Стравинского на создание оперы. Оноре Домье (1808–1879) – французский художник-график, крупнейший карикатурист XIX века (многие, наверно, видели его карикатуру на Луи-Филиппа, короля-грушу).
