парней за руки, рванула через площадь прочь.
– Всю дичину повыжрали, всю рыбу повыловили, зверье проклятое! – неслись им вслед истошные вопли старика. – Настоящие люди голодают из-за них, а они нос воротят! Э, а ковер? Ковер-то купи? – злобный вой сменился вдруг жалобным, почти детским криком. – Ковер купи-и-и!
Ребята нырнули под прикрытие чумов, с разбегу проскочили проулок насквозь и остановились, тяжело дыша. Еще недавно плотный утоптанный наст уже стал рыхлым и неприятно поддавался под ногами. Вихрящийся по проулку ветер больше не мог гнать сухую снежную поземку – та раскисла, потяжелела и глухо чавкала. Зато он нес поднимающуюся от земли влагу, и оттого было холоднее, чем в самый лютый мороз. Хакмар судорожно передернулся.
– Жалко та баба быстро прибежала – хоть бы халат купили! – с досадой бросила Аякчан.
– Там было торжище! Я уезжал – там было торжище! Там всегда было… – заорал Хадамаха.
Из ближайшего чума высунулась голова – под намотанным меховым шарфом непонятно, мужика или бабы, прогундосила:
– Чего у порога орешь, как медведь?
– Ты против медведей? – Хадамаха мгновенно развернулся.
Голова лишь издала испуганный писк и скрылась. С громким хлопком упал полог чума. Хадамаха стоял, шумно переводя дух, и ждал, пока пройдет мельтешение багровых пятен перед глазами. Стыдно – чего на мужика кинулся? И правда, кому понравится, когда у самого порога орут.
– Пошли в лавку, про которую дядька Бата сказал! – И снова зашагал по улице.
– Ты его давно знаешь, этого Бата? – пристраиваясь рядом, спросила Аякчан.
– Давно. С тех пор как с отцом сюда ходил. Стражник как стражник, торжище охранял. Которого нет, – с горечью добавил он.
– За День и Ночь многое могло измениться, – рассудительно сказал Хакмар. – Может, теперь торгуют в другом месте.
– Сдается, нам сюда. – Хадамаха остановился перед непомерно длинным и широким деревянным домом, похожим и на крепость, и на охотничий балаган, где летом живут всем племенем, да еще и добычу коптят-солят. Дверь распахнулась легко, без малейшего скрипа.
– Гине-гине, хозяева, откройте дверь да примите привет! – останавливаясь на пороге, вежливо позвал он. Никто не откликнулся.
Ни тебе лавочника, спешащего навстречу, ни суетливых приказчиков, готовых подать, завернуть, взвесить и отмерить. От самого входа тянулись ряды широких полок – верхние перекладины были вбиты прямо в потолок.
– Хозяева! – уже попросту, без всяких любезностей, позвал Хадамаха.
– Да входи уже! – толкнула его в спину Аякчан.
– За вход без спросу штраф полагается. Крупный, – пробурчал в ответ Хадамаха.
– Так это ж лавка! Она для того, чтобы входили! – Аякчан поднырнула Хадамахе под локоть и скользнула внутрь. И Хакмара за собой потащила.
Хадамаха еще постоял на пороге, прислушиваясь и принюхиваясь. Беспокойство,
