Аякчан вдруг издала долгий прерывистый вздох…
И на что девки могут глазеть – прям как нормальные люди на оружие южной стали или добрую баклажку меду! Аякчан впилась глазами в нежно-зеленый халат девушки, словно изморозь по свежей зелени, осыпанный серебряной нитью. Поперек скамьи валялся верхний халат – на роскошных соболях. На коленях, выделяясь на зеленом шелке, как сугробчик нерастаявшего снега на зеленой траве, лежал заяц в пушистом ошейнике из… бурой лисы. Углядеть бы в этом некую справедливость и даже кровную месть, кабы белая заячья морда, опушенная темным лисьим мехом, не имела совершенно мученического выражения. Девушка небрежно поглаживала его между ушей и вдоль спинки, и заяц весь аж проседал под ее рукой. «Она так в нем дырку протрет!» – с невольным сочувствием подумал Хадамаха.
Девушка услышала вздох Аякчан и повернулась. Некоторое время она внимательно изучала торчащие из-за полок головы: с ежиком похожих на медвежью шерсть волос – Хадамахи и обмотанную старой тряпкой – Аякчан.
– Какая гниль! – оглядывая обоих брезгливо, как хозяйка, обнаружившая у себя на подворье дохлую жабу, обронила девушка.
Хадамаха почувствовал, как от невыносимого стыда он весь горит – от щек до прячущихся в старых торбазах пяток.
– Вели им, пусть ждут снаружи! – распорядилась девушка. – Не хочу, чтобы они тут воняли, когда я выбираю!
– Десятинку свечечки терпения, моя госпожа! – кивая на временную свечу, попросил приказчик. – Господин ваш батюшка строго нам велит – сначала дело!
Девушка недовольно надула губы, а приказчик повернулся к ребятам – в его манере не осталось ни капельки подобострастия, наоборот, он аж светился властностью.
– Ну, чего встали? – рявкнул он. – Видите, госпоже мешаете! Говорите быстро, зачем пришли? Девку привел? – обратился он к Хадамахе. – В счет долга?
– К-какую… девку? – Хадамаха ошарашенно поглядел на Аякчан – может, она хоть кивнет, где девка-то? – К-какой долг?
– Твой, твой долг! – разъярился приказчик. Оценивающе поглядел на Аякчан – глазки его маслянисто блеснули. – Если здоровая – возьму. Пусть подойдет, зубы покажет. – И он нетерпеливо махнул Аякчан рукой.
«Ой! – про себя сказал Хадамаха. – Это ж он про Аякчан – девка! Как весело тут будет сейчас все горе-еть! И меха. И стены деревянные».
Аякчан покосилась на Хадамаху, потом бросила быстрый взгляд через плечо – видать, на Хакмара… и только губы поджала в линию – точно делала зарубку на память. Глубо-окую такую.
– Ее отмыть да приодеть чуток… – продолжая разглядывать Аякчан, бормотал приказчик. Покосился на неодобрительно нахмурившуюся девушку в зеленом халате и торопливо добавил: – Все едино не красотка-бэле, но для черной работы любая грязнуха-эмэнде в обвислых штанах сгодится! Весь долг все едино не прощу – за одну-то грязную девку! Она тебе кто – сестра, жена? Что молчите, не понимаете, когда с вами разговаривают? Вы, случаем, не из этих… –
