style="font-size:15px;"> Одни из них имели в основе пафос защиты прав искусства на самостоятельный поиск истины и неизбежной зависимости критики от литературы, как, например, слова А.Н. Островского в черновой редакции Пушкинской речи (на эти слова обратила внимание Л.М. Лотман): «Как человек незаметно для себя умнеет под влиянием изящного произведения, можно проследить по некоторым критикам. Критикуя произведение какого-нибудь писателя-художника, критик находит и достоинства и недостатки, но забывает отмечать, что он сам обязан критикуемым им произведениям; в конце концов оказывается, что критик сам постепенно подымается на высоту миропонимания художника, что все его лучшие соображения и выводы и навеяны критикуемым произведением или прямо вытекают из него, что он сам начинает мыслить умом автора, начинает обнаруживать знания, мысли и даже выражения, каких он не мог иметь, пока не познакомился с произведениями, которые порицает или благосклонно одобряет»[100].
Другие могли быть вызваны частными оценками, особенно болезненно воспринимаются вхождение критика в частную жизнь писателя. Так, Ф. Сологуб обиделся на статью А. Белого «Далай-лама из Сапожка», что вызвало письменные объяснения и B. Брюсова, фактического редактора «Весов», и самого А. Белого. Белый пытался объясниться: «Стиль статьи зависит от метода отношения: согласитесь со мной – в Ваших произведениях помимо огромного таланта есть особая нота, придающая неразложимую прелесть Вашим произведениям: мало сказать, что Вы заражаете переживанием читателя: Вы его гипнотизируете. <…> Если бы я был только критик, если бы у меня не было святынь, за которые я готов отдать жизнь, я бы только констатировал Ваше значение в литературе; но как ратник я обязан обнажать за “свое” меч…»[101].
Известны и случаи полного несогласия художника с критиком (уход И.С. Тургенева из журнала «Современник», где была напечатана статья Н.А. Добролюбова «Когда же придет настоящий день?»).
Конфликт С. Надсона и В. Буренина закрепился в истории литературы как «клевета», «травля» больного поэта, хотя в своей основе все же имел «обиду» поэта на недостаточно высокую оценку его стихов. Об этом вспоминал сам Буренин: «Я не только никогда не нападал “яростно” на Надсона в моих критических заметках, но относился к нему благожелательно до тех пор, пока он не начал ломаться и позировать, корча гения. Да мало того, что я не нападал на него яростно, а я едва ли не раньше других критиков указал на него читателям. Я хлопотал о первом издании книжки его стихов (они были изданы А.С. Сувориным), и, когда эта книжка вышла, я дал о ней в “Новом времени” совсем не “яростный”, а достаточно одобрительный отзыв. Мне говорили, что Надсон был не особенно доволен моим отзывом и претендовал на меня за то, что я, указав на “гражданский” характер его стихов, назвал его “Плещеевым семидесятых годов”. Конечно, для тщеславного поэтика это показалось обидой; я должен был назвать его по меньшей мере Пушкиным или Лермонтовым. Ведь это спокон веку так бывает, что господа поэты, беллетристы и драматурги обижаются, если критика их не поставит рядом с Байронами, Пушкиными, Толстыми, Шекспирами»[102].
Все это свидетельствует о важной, но одновременно и крайне
Цит. по: Лотман Л.М. Драматургия Островского в свете проблем современной культуры (вопросы и раздумья) // Современность классики. М., 1989. 90-91.
Ежегодник рукописного отдела Пушкинского Дома на 1972 г. Л., 1974. С. 132–133.
Цит. по: Рейтблат А.И. Буренин и Надсон: как конструируется миф // Новое литературное обозрение. 2005. № 5(75) С. 156.
