более независимыми, чем мы, а они еще более разъединенные и одинокие, и боятся смотреть другому человеку в глаза. Все ходят в наушниках и рассматривают тротуар, и задевают прохожих проводами.
Конечно, я был зол, и Толик не шел из головы. Не хотелось возвращаться в Слоним без него. И от контролеров бегать не с кем, и вообще тошно с людьми без его чувства юмора.
Стыдно было, что его забрали, а я струсил.
Жену его я не винил, ее действия обусловлены непониманием. Меня больше расстроило то, что ей помогло государство.
Я привык считать, что у нас есть свобода, но на самом деле ее очень мало. Все государства – концлагеря, не зря так было сказано, и я по-настоящему это увидел. И забор вокруг границы, и патрули, охраняющие совсем не нас, и неравноправие между блатными и простыми кастами.
Свободны у нас лишь бездомные собаки – вот из кого нельзя извлечь выгоду. Это последний класс городского дна, истинные подонки человечества. Только они, шатающиеся на краю общества, способны смотреть людям в датчики зрения.
Глава седьмая. Великая хартия вольностей
Я летел в ночном небе и смотрел, как стадо коров спасается от кошмарной угрозы. Вдруг в прихожей затрясся телефон. Узнав мой номер, Толик звонил каждое утро.
– Снова твой блаженный звонит! – крикнула Ольга.
Я скинул одеяло, вышел в прихожую и поднял трубку. Перед глазами стоял виденный сквозь звезды бег коров. Толик хохотал и стучал по кнопкам – связь подавлялась звуками тонального набора.
– Это я! Я… придумал …!
– Привет, – говорю, закрыв глаза. – Опять разбудил.
– Мы должны построить… идиота! Выходи!
– Через пятнадцать минут.
– На нашем месте, – сказал Толик и повесил трубку.
Солнце за окном висело низко и походило на божество. Я прошел на кухню, вскипятил воду в чайнике. Поставил чай на подоконник, сел рядом на табуретку и уставился в окно. Зашла Ольга и для отвода глаз полезла в крупы.
– Куда собрался? – спрашивает.
– Не знаю. Толик что-то придумал.
– Ты заметил, что нам никто, кроме него, не звонит?
– Это потому, что у тебя нет друзей.
– Да, и вот я подумала, – а зачем мне телефон? Зачем ишачить на работе и оплачивать твои звонки?! Чтобы ты потом по помойкам шлялся?!
– Никто тебя об этом не просит.
Вообще-то у нас были совместные сбережения, но я не опускался до того, чтобы о них напоминать.
– Я, может, тоже хочу уволиться! – раскричалась она. Должно быть, долго держала в себе.
– Уймись, пожалуйста, – сказал я. – Мне надо идти.
На улице солнце еще больше походило на божество. Свет вращался в небе по слепящим орбитам и слоями
