незнакомого места, дома, в котором Джейн никогда прежде не бывала.
Её взгляд, сонный и до безумия осоловелый, выхватил из одухотворённой мглы невнятные очертания живых теней. Всмотревшись воспалёнными зеницами во мрак, Йенифер моргнула, смежила отёкшие веки и, подержав глаза закрытыми, воззрилась на мир прояснившимся взором.
Приоткрыв рот в безмолвном вопле, Джейн смотрела на волчий череп, белой костью маячащий перед её бледным, словно вымазанным в меле лицом. Острые, немного загнутые книзу клыки сверкали мутными сосульками. В провалах чёрных, тщательно вычищенных глазниц виднелись сощуренные, по-лисьему вытянутые к уголкам очи. Своим цветом они напоминали осенний тлен, кучу растительного перегноя, но к центру этот непритязательный оттенок трухлявой древесины переходил в оранжево-красные кольца, свернувшиеся вокруг блестящих зрачков.
Джейн почудилось, что череп насадили на пику, которую обернули тряпьём и несуразными одеждами. Взглядом изучая непонятное пугало, она ахнула, когда из-под накидки, шуршащей пришитыми листьями да позвякивающей маленькими косточками, появилась рука. Крепкая, с длинными пальцами, она потянулась к черепу, схватилась за его нижнюю челюсть, приподняла её и отвела назад.
– Очнулась, – сказала женщина, прятавшая свой лик за причудливой маской. Была она стара, но сила её духа прорывалась сквозь одряхлевшее обличье, и Йенифер чувствовала это могущество каждой клеточкой своего тела. – Думала, что уж не выкарабкаешься.
Джейн молчала. Она украдкой взглянула на плешивый хвост, торчащий из-под подола старушечьего одеяния.
Позади сгорбившейся фигуры раздались взволнованные шепотки.
Скрипнул стул, тяжёлые ботинки загрохотали по полу. Девочка удивлённо приподняла брови: перед ней появились две незнакомки, которые походили на обыкновенных людей, однако отличались от них наличием волчьих ушей, чёрно-серых хвостов и клыков, выглядывающих из-под верхней губы.
– Не знаем, как тебя отблагодарить, тётушка Зарница, – с почтением вымолвила одна, склонив голову. – Не смею и думать, как худо пришлось бы нам без твоего дара.
– Мертвого стихии не подымут, а вот живого из сна выведут с радостью, – прохрипела женщина, очевидно, всеми здесь почитаемая.
По сказанным ею словам Джейн догадалась, что она была шаманкой – вековечной хранительницей здешних мест, внимающей зову природы.
Другая женщина, облачённая в покрытую редкой листвой, травами и хвоей мантию, приблизилась к жёсткому ложу, припала возле него на одно колено и, испытующе заглянув в карие глаза, вздохнула.
Джейн издала отрывистый всхлип. Ей было больно, но слёзы почему-то отказывались срываться с ресниц и течь по щекам. Сил на крики и скорбные стенания не было, но дни, месяцы или годы спустя душевная мука всенепременно вырвалась бы наружу, проломив грудную клетку. Роем навозных мух, шершней и ос обещала она заполонить
