Оно как зеркало – показывает всё как есть. Многие пытались его написать, да не у всех получалось поймать характер. Пятнадцать лет учился его видеть. И теперь… кажется, начинаю понимать. Жаль, времени осталось мало. Надеюсь, кто найдёт эти записи, тоже сумеет разглядеть настоящее море".
К концу записки буквы становились всё неровнее, будто рука писавшего дрожала от усталости. София бережно сложила листок и вернула в альбом. От старой тетради пахло пылью, солью и масляными красками – запахами, которые она почти забыла за годы "приличной" жизни с акварелью и пастелью.
Спускаясь по лестнице, она впервые по-настоящему разглядывала дом. Вчера он казался просто заброшенным, но сегодня проступали следы прошлой жизни: потёртости на перилах, где годами скользили ладони, въевшиеся в половицы пятна краски, выцветшие фотографии на стенах. Дом дышал историей – не парадной, а живой, настоящей.
В прихожей она остановилась перед зеркалом в потускневшей раме. Отражение удивило – будто смотрела на кого-то другого. Выгоревшие волосы растрепались, в глазах появился давно забытый блеск. На щеке отпечатался узор от старой салфетки, футболка помялась, на рукаве – пятнышко от карандаша. Раньше один взгляд на такое отражение вызвал бы приступ паники. Андрей требовал безупречности всегда, даже дома, даже в четыре утра.
"Но Андрея здесь нет." – Эта мысль отозвалась внезапной радостью где-то под ребрами. Здесь были только она, море за окном и утренний свет, превращающий даже пыль на подоконнике в россыпь золота.
В кармане джинсов она нащупала вчерашнюю находку с пляжа – гладкий камешек, отполированный волнами. По поверхности бежали светлые прожилки, складываясь в природный узор. София улыбнулась отражению. Художники вечно ищут образы в случайных формах – этому её учили ещё в училище, пока не появился Андрей со своими представлениями о "правильном искусстве".
Наверху скрипнули половицы – обычный звук старого дома, когда солнце начинает греть балки. В приоткрытое окно тянуло шиповником и свежескошенной травой – кто-то из соседей уже начал утренние хлопоты. Откуда-то доносился запах дыма – видимо, Анна Петровна растапливала печь. Простые, домашние запахи, от которых почему-то щипало глаза.
После вчерашних рассказов о прежних жильцах София начинала понимать, почему дом казался особенным. Здесь чувствовалась не музейная история, а живая память – в стёртых ступенях, в царапинах на дверных косяках, в случайных пятнах краски на стенах. Память о человеке, который жил здесь не для показухи, а по-настоящему.
Решение пришло само. София поднялась в мансарду за скетчбуком и карандашами. После стольких лет запретов было страшно начинать заново, но разве не за этим она сбежала? Чтобы вернуть себе право рисовать так, как чувствует, а не как положено "приличной жене успешного человека".
На столе лежал забытый вчера альбом с набросками Митрича. Что-то подсказывало – сегодня он может пригодиться. Старые эскизы хранили секреты здешнего света, особой прозрачности
