всемирной игре другую, более блестящую, и все те, кто считает или заявляет, будто Мария Стюарт никогда не жаждала иного, нежели тихо и мирно править наследием отца, быть послушной управительницей шотландской короны, глубоко заблуждаются. Те, кто приписывает ей столь слабое честолюбие, уменьшает величие этой души, ибо в этой юной женщине живет неукротимое, неугасимое стремление к великой власти; никогда та, кто в пятнадцать лет венчался в соборе Нотр-Дам с сыном короля Франции, кого в Лувре чествовали как повелительницу миллионов подданных, не удовлетворится тем, чтобы править двумя дюжинами строптивых деревенщин, именующих себя графами и баронами, быть королевой пары сотен тысяч пастухов и рыбаков. Искусственно и несправедливо было бы приписывать ей некое национально-патриотическое чувство, на самом деле открытое несколько веков спустя. Князья пятнадцатого-шестнадцатого веков – за исключением ее великой противницы Елизаветы – совершенно не думали тогда о своих народах, заботясь исключительно о своей личной власти. Королевства перекраивались подобно платьям, государства создавались войнами и браками, а отнюдь не внутренним предопределением народов. Так что не стоит обманываться и впадать в сентиментальность: в то время Мария Стюарт была готова променять Шотландию на трон Испании, Англии, Франции, да и любой другой, и не пролила бы, наверное, ни единой слезинки, прощаясь с лесами, озерами и романтическими замками своей родины, ибо в своем страстном честолюбии она расценивала эту маленькую страну исключительно как трамплин для достижения более высокой цели. Кровь, текущая в ее жилах, подсказывает ей, что она призвана править, а красота и культура делают ее достойной любой короны в Европе, и с той же неясной страстью, с какой другие девушки ее возраста мечтают о безмерной любви, эта честолюбивая королева мечтает лишь о безмерной власти.
Именно поэтому она поначалу и отдает управление государственными делами Меррею и Мейтленду, безо всякой ревности и даже без искреннего интереса; и она без зависти – что ей, коронованной в нежном возрасте, рано изнеженной судьбой, эта тесная, бедная страна? – позволяет им обоим руководить страной. Управление, приумножение благосостояния – это высшее политическое искусство никогда не было сильной стороной Марии Стюарт. Она может лишь защищать, но не хранить. И только когда возникает угроза ее праву, когда бросают вызов ее гордости, только когда чужая воля посягает на то, что принадлежит ей по праву, тогда и пробуждается ее энергия, безудержная и импульсивная: только в важные мгновения эта женщина становится великой и деятельной, а во время промежуточное остается посредственной и равнодушной.
В этот период затишья утихает и соперничество с великой ее противницей, ибо всякий раз, когда горячее сердце Марии Стюарт затихает и умолкает, успокаивается и Елизавета. Одно из самых важных политических достоинств этой великой реалистки заключается в том, чтобы уметь распознавать
