заикался о серьезном наказании за столь ужасное преступление против морали. Но это снисхождение было неуместным. Поскольку либо смельчак, вдохновленный легкостью, с которой отнеслись молодые женщины к его поступку, решил повторить шутку, либо искренняя страсть по отношению к Марии Стюарт лишила его рассудка – как бы там ни было, он втайне последовал за королевой, отправившейся в Файф, хотя никто при дворе даже не догадывался о его присутствии, и только когда Мария Стюарт уже наполовину разделась, безумца вновь обнаружили в ее покоях. В первую минуту оскорбленная женщина вскрикнула от испуга, пронзительный крик эхом прокатился по всему дому, из соседней комнаты к ней ворвался Меррей, ее единокровный брат, и теперь простить и умолчать о происшествии стало невозможно. Говорят, будто бы тогда Мария Стюарт потребовала (хотя это маловероятно), чтобы Меррей немедленно заколол дерзновенного кинжалом. Но Меррей, который, в отличие от своей сестры, прекрасно умеет просчитывать все последствия любого поступка, точно знает, что убийство молодого человека в спальне королевы замарает кровью не только пол, но и ее честь. В подобном преступлении необходимо обвинять публично, наказывать наглеца следует на рыночной площади города, чтобы представить всему народу и миру абсолютную невиновность правительницы.
Несколько дней спустя Шателяра повели на эшафот. Судьи расценили его наглую дерзость как преступление, а в легкомыслии усмотрели злой умысел. Они единогласно присудили ему самое суровое наказание: смертную казнь под топором палача. И теперь у Марии Стюарт, даже если бы она этого и хотела, нет возможности пощадить неразумного; о происшествии уже сообщили посланникам при всех дворах, Лондон и Париж с любопытством следят за ее поведением. Любое слово в его защиту будет расценено как признание собственной вины. Поэтому Марии пришлось казаться более суровой, нежели ей самой того хотелось, и бросить товарища по веселым и радостным дням в самый трудный час одного, без помощи и надежды.
Смерть Шателяра, как это принято при королевских дворах эпохи романтизма, была безупречной. Он отказался от духовной помощи и заявил, что его утешит лишь поэзия и осознание того, что
Mon malheur déplorable
Soit sur moy immortel[36].
Храбрый трубадур взошел на эшафот с гордо поднятой головой и вместо псалмов и молитв принялся декламировать по пути знаменитое «Epitre à la mort»[37] своего друга Ронсара:
Je te salue, heureuse et profitable Mort
Des extrêmes douleurs médicin et confort[38].
Уже перед самой плахой он снова поднял голову и воскликнул – это был скорее вздох, чем жалоба: «O cruelle dame!»[39] – и в полном спокойствии склонил голову, дабы принять убийственный удар. Этот романтик погиб в духе баллады, духе стихотворения.
Но несчастный Шателяр – лишь один из мрачной вереницы теней, лишь первый из тех, кто умрет за Марию Стюарт, просто он был первым. И с него начинается пляска смерти тех, кто отправится на эшафот из-за этой женщины, притягиваемый
Хоть жалок я, мое Страдание бессмертно (
«Послание к смерти» (
Приветствую тебя, о Смерть, мой добрый друг, Я жажду избавления от мук (
О жестокая дама (
