насыщения современных литературно-критических текстов «личными» оценками, определениями отмечает С. Чупринин в статье «Элегия»: «<…> человеческое, слишком человеческое, вне всякого сомнения, берет в высказываниях критиков-внуков верх и над идеологией, и над эстетикой, и над этикой…»87. Критик пишет о том, что представители нового поколения критиков поняли свободу слова как свободу ничем не стесняемого самовыражения: «Главный интерес для критика новейшего типа – себя показать. Причем не столько свое мнение показать, сколько свою натуру»88.
Еще одно средство субъективации – включение вводных слов со значением (не)уверенности, возможности, достоверности, оценки и т.п. Можно сказать, что вводные слова являются своего рода показателем переключения нейтрального авторского повествования в сферу «личного».
Интерес представляет включение в текст статьи смоделированного диалога с читателем/писателем/критиком, в котором звучит живое слово критика. Н. Иванова в статье «Сладкая парочка» пишет: «Скажем, я так и вижу гневную отповедь Н.В. Гоголя, то есть, извините, я забылась, И.П. Золотусского или в крайнем случае П. Басинского…»89. В этой же статье встречается и прямое обращение к Константину Кедрову: «Костя, ну и что на это сказать?… Конечно, я могу понять твою реакцию… Грустно, но что поделаешь – свобода, брат!… А нынче, Костя, боюсь, придется беспокоиться об издании своих сочинений самому тебе»90. Обращение на Ты, использование элементов устной речи моделируют личную ситуацию общения. Можно говорить об изменении статуса автора: критик-профессионал, исследователь в позиции «над» объектом критического анализа оказывается лицом вне профессионального статуса, таким как читатель «здесь и сейчас». Такая мена кратковременна, первоначальный статус восстанавливается, как только прием субъективации утрачивает свою потенциальную силу воздействия.
Ситуация спора моделируется А. Немзером в статье «Сила и бессилие соблазна», Н. Лейдерманом и М. Липовецким в статье «Между хаосом и космосом. Рассказ в контексте времени», М. Новиковой в статье «Христос, Велес – и Пилат…» и др.91.
Включение воспоминаний. С. Чупринин в статье «Первенцы свободы» делится личным воспоминанием о спектакле «Чукоккала». Увиденный критиком инородный герой на сцене ТЮЗа позволяет внести негативную оценку при сравнении его с публикациями М. Золотоносова, Ю. Ханина. С. Чупринин использует здесь сразу два приема воздействия на читателя: включение сначала объекта сравнения, порождающего целый комплекс эмоций, значений, ассоциаций, а затем субъекта. Срабатывает механизм сравнения: в сознании реципиента комплекс сем с объекта переносится на субъект; указание на личное воспоминание, что привносит эффект достоверности.
Включение сведений о личном знакомстве с тем или иным лицом. Так, включение информации о личном знакомстве помогает Н. Ивановой демистифицировать образ
Знамя. 1994. № 6. С. 188.
Там же. С. 187.
Иванова Н. Сладкая парочка. С. 195.
Там же. С. 195.
Немзер А. Сила и бессилие соблазна // Новый мир. 1991. № 9; Липовецкий М. Между хаосом и космосом. Рассказ в контексте времени // Новый мир. 1991. № 7; Новикова М. Христос, Велес – и Пилат. «Неохристианские» и «неоязыческие» мотивы в современной отечественной культуре // Новый мир. 1991. № 6.
