и мимоходом брошенные, отрывочные мысли. Авторы, которым он их приписывал, должны бы на коленях благодарить бога, если б такое вдохновение посетило их за письменным столом. Как только шутка открылась, веселье сделалось всеобщим…
– Это либо Гете, либо сам сатана! – крикнул я Виланду, который сидел за столом напротив меня,
– Оба вместе, – был его ответ»[19].
С другой стороны, в образе Мефистофеля Гете запечатлел черты своего старшего друга и наставника И.Г. Мерка (1741–1791), человека скептического ума и большого знатока людской природы. На склоне лет Гете признавался Эккерману: «Мы с Мерком относились друг к другу, как Фауст и Мефистофель…»[20] А в «Поэзии и правде» он называет своего застрелившегося от ипохондрии друга не иначе как «Мерк-Мефистофель»[21].
Мотив единства Фауста и Мефистофеля у Гете тесно связан с темой Иова, которая звучит в трагедии дважды – серьезно в ветхозаветном ключе в начале и дурашливо-пародийно в конце. В экспозиции трагедии, выполненной в традициях средневековой мистерии, Гете, опираясь на библейскую притчу, создает ее просветительский вариант. Перекличка с историей Иова в «Прологе на небе», таким образом, играет концептуально важную роль.
Но Фауст – просветительский Иов – подается автором трагедии в единстве с Мефистофелем. Поэтому так закономерно имя Иова всплывает в сознании духа отрицания в финале произведения. Правда, на сей раз в весьма пикантной ситуации. Мефистофель считает, что выиграл пари у Господа и что бессмертная душа Фауста навечно принадлежит ему – победителю. Однако в миг своего, как ему кажется, наивысшего торжества он не вовремя увлекся видом ангелов, один из которых разбудил его чувственность. Когда Мефистофель сумел побороть наваждение, было поздно: ангелы унесли душу Фауста в рай.
Эта сцена, где дается развязка всей истории, решена в комедийных традициях. Комизм ситуации обеспечивается несоответствием между персонажем и его речениями. В нашем случае это дух зла и отрицания, который сравнивает себя с Иовом и шлет свои проклятия в адрес обманувшего его небесного воинства.
Тема Иова, звучащая в начале и конце трагедии, оказывается тесно связанной с «Театральным вступлением». Гете демонстрирует на деле возможность сочетания в рамках одного произведения высокого и низкого, трагического и комического материала. Его «Фауст» раскрывает вечные проблемы бытия и – одновременно – сиюминутные, самые прозаические моменты человеческого существования и являет собой редкий сплав элитарной литературы, обращенной к высокообразованному интеллектуальному читателю, и массовой беллетристики, чье назначение – потрафлять вкусам толпы.
3
«Земной» и «небесный» прологи определяют главную особенность произведения Гете, его политекстуальность. Здесь соседствуют сцены, выполненные в традициях кукольных представлений в средневековых
