и некромантом, проникнув в недоступные для обычных людей ведовские тайны, он по временам тянется к небесной отчизне и почти готов покаяться и расторгнуть свой договор с Мефистофелем (596).
В этой двойственности – первопричина греховности Фауста. Он и сам отдает себе в этом отчет, когда, например, произносит: «Ах, любовь и ненависть, почему вы одновременно в меня вселились, раз я должен из-за вас теперь терпеть такую муку?» (606). Резонно заявляет Иоганн Шпис, цитируя Писание: «Никто не может служить двум господам зараз» (508), Фауст же словно испытывает Бога, и потому он обречен на страшную судьбу.
В прямой связи с этим находится вопрос о божественной предопределенности всего сущего в мире. Франкфуртский печатник Шпис оригинальным образом решает эту проблему, возводя ответственность за все происшедшее с героем народной книги на него самого. Шписовский Фауст говорит: «…я сам это себе избрал и терплю теперь осмеяние себе в ущерб» (610).
Как видим, понятие Божьего суда здесь заменяется судом человека над самим собой; железному закону неотвратимой необходимости противопоставляется свобода самостоятельного выбора человека. Фауст изъявляет свою волю, когда уходит из лона Церкви, когда оставляет теологию и дважды подписывает договор с посланцем ада.
Однако двадцать четыре года насыщенной жизни, в ходе которых ему было доступно буквально все: глубины наук и мироздания, невыразимые физические и интеллектуальные наслаждения, власть над прошлым и настоящим, – привели его к состоянию внутреннего беспокойства и робости. Чем ближе к концу, тем отчетливее Фауст ощущает, что блага, посыпавшиеся на него из чертова рога изобилия, лишили его тело и душу зрения. Он понимает, что наслаждения быстротечны, в то время как душа – вечная субстанция. Поэтому он осуждает себя и приговаривает к смерти.
Оценка собственной жизни (в год истечения договора с Мефистофелем), убеждает Фауста в ложности избранного им дерзкого пути, и он капитулирует. В своей предсмертной речи он обращается к студиозусам: «…имейте же всегда перед очами Господа и молитесь ему, чтобы он защитил и сохранил вас от козней лукавого и не вводил вас во искушение» (613), называет себя «безбожным и окаянным человеком» (613) и поучает: «Посещайте прилежно и усердно церковь, боритесь с дьяволом и побеждайте его твердой верой в Христа и благочестивым поведением» (613).
Сцена финального обращения Фауста к студентам чрезвычайно важна. Именно здесь единство двух противоположных ликов его души получает символическое выражение в знаменитой формуле героя: «…я умираю как дурной и как доблестный христианин: как добрый христианин, ибо я покаялся и в сердце своем прошу о прощении, чтобы спасти этим, быть может, свою душу; как дурной христианин, ибо я знаю, что дьявол хочет взять мое тело, и я готов охотно оставить ему это тело, лишь бы он оставил в покое мою душу» (613–614).
Что касается Господа Бога, то он выступает на страницах книги как некая абстрактная сила, никак себя не проявляющая.
