не запоминали их до ноты… И все эти жлобы и шишки говорили: «Ну не поразительно ли, что необученные, примитивные музыканты способны моментально подхватить любую новую песню, не умея читать ноты?» А теперь я скажу вам правду: в оркестре Юропа играли настоящие профи чтения нот. Этот корнетист, Рассел Смит! Если бы на ноты села муха, он бы ее сыграл, вот прям сходу. Но мы не должны были уметь читать ноты![202]
Упор на природный талант в противоположность консерваторскому обучению был обусловлен не только расовыми предрассудками, хотя они были самой очевидной причиной. Как мы вскоре увидим, многие белые джазовые музыканты демонстрировали сходную скрытность относительно своей музыкальной грамотности, что отчасти показывает и случай Берлина, постоянно подчеркивавшего свою неспособность читать ноты или играть на фортепиано больше чем в одной тональности. Также в данном контексте нам следует помнить, что в Нью-Йорке начала прошлого века расовый принцип обусловливал деление не только на белых и черных. Как и многие из его коллег по Tin Pan Alley, Берлин был русским евреем; многие критики того времени сравнивали напевные интонации блюза и джаза с еврейским канторальным пением, а Юроп утверждал, что «музыка нашей расы бьет прямо из земли, и ни один другой народ, кроме, возможно, русских, не может этим похвастать»[203]. Как и во многих других американских городах, в Нью-Йорке существовали клубы и клубные ассоциации, которые не приветствовали у себя евреев или прямо закрывали для них вход; мой отец вспоминал, что когда он обучался в Нью-Йоркском университете в 1920-е гг., евреи, итальянцы и латиноамериканцы, составлявшие основную массу учащихся, называли своих сверстников-христиан и студентов с менее выраженными этническими чертами «белыми людьми».
Тем не менее перед черными исполнителями стояли особые преграды. Никакая степень музыкальной грамотности не позволила бы черному скрипачу сыграть вместе с белыми симфонию или же выступить в театральном оркестре, в то время как музыкально грамотные евреи, итальянцы и ирландцы получали множество возможностей, недоступных не умеющим читать ноты исполнителям. Все же стереотип о бедных людях, играющих и танцующих естественным, а потому захватывающим образом, восходит как минимум к елизаветинским пасторалям и «Опере нищего»[204], и еще задолго до того, как изысканная белая публика стала совершать паломничества в Гарлем, туристы толпились в трущобах Боуэри и Барбари-коаст. В 1840-е гг. Чарльза Диккенса отвезли в мрачный ирландский бар в печально известном нью-йоркском районе Five Points[205] (он случайно увидел там черного танцора по имени Джуба, но целью его было именно посещение ирландской трущобы), а первое упоминание Берлина в прессе связано с тем, что он, будучи поющим официантом в Pelham Cafе, получил десятицентовые чаевые от зашедшего туда принца Луиса Баттенбергского[206]. Существовали гиды, специализирующиеся на туристических маршрутах по опиумным притонам и сомнительным танцевальным домам, и Герберт Эсбери[207] как-то написал, что
Al Rose,
James Reese Europe, “A Negro Explains Jazz”,
«Опера нищего», также «Опера нищих» (
Исторический район на Манхэттене, граничивший с вышеупомянутым Боуэри и в течение 70 лет представлявший собой криминальную трущобу. –
Charles Dickens,
Американский уголовный журналист и писатель, автор книг о громких преступлениях и криминальной жизни XIX – начала XX веков, в том числе книги «Банды Нью-Йорка», экранизированной Мартином Скорсезе. –
