стороны картины мира в исследованиях В. фон Гумбольдта и Й.Л. Вайсгербера.
5. Концепция лингвистической относительности и картина мира.
6. Противопоставление научное – наивное (обыденное) мировоззрение в исследовании картины мира.
7. Доводы сторонников отождествления научной и естественно-языковой (наивной) картин мира.
8. Обоснование точки зрения о том, что в структуре мышления научное познание является лишь надстройкой над обыденным сознанием.
9. Упор на учет человеческого фактора в процессе изучения картины мира.
10. Свойства и особенности языковой картины мира.
1.4. Философия языка и обыденное познание
Философы-логики считают, что обыденный язык не может быть сведен к языку логики как к его сущностной основе и в принципе не подходит для науки. Научные понятия отличаются от ненаучных тем, что они отражают объективную, не зависящую от субъекта действительность, когда символизации подвергаются не только данные опыта, но и соответствующие отношения. В отличие от обыденного познания, наука имеет дело с так называемыми «идеальными объектами», не существующими в непосредственной данности. Метаязыки задают объекты и систему отношений между терминами соответствующей области познания, фиксирующими идеальные объекты и их свойства. В результате появляется возможность строить новые теоретические модели действительности и получать новое знание о мире.
Повседневность, будучи по видимости общезначимой, в сущности, всегда представляет собой нечто частное, локальное, специфическое, определяемое ситуацией. Поэтому обыденный язык характеризуют прежде всего ситуативные выражения. В этих выражениях индивидуальные, привязанные к конкретной ситуации значения слов доминируют над общезначимыми и интерсубъективными: содержание высказывания ставится в зависимость от некоторой ситуации, оно выражает собой «погруженность в ситуацию», часто характеризуется связью с воспоминаниями, непонятными непосвященным [Касавин 2003:28]. Повседневный язык избегает называть вещи своими именами, оставляя это научному языку. Он ищет и меняет друг на друга все новые иные смыслы, упрощающие нам жизнь и расширяющие пространство языка.
Вместе с тем описание обыденного языка и есть описание реального мировоззрения. Именно на этом настаивал «поздний» Л. Виттгенштейн, для которого описание обыденного языка являлось описанием реального человека и реального мировоззрения. Он полагал, что мы видим мир и интерпретируем факты сквозь призму языка, что язык учит нас видеть вещи определенным способом, который усваивается и затем «непроизвольно» употребляется в различных ситуациях. Отвергая все попытки формализации, Л. Виттгенштейн считал, что создание идеального языка (например, эсперанто или метаязыка Карнапа) убьет исконный обыденный язык [Виттгенштейн 1994: 103]. Б. Рассел, для которого было невозможно «простое описание» и невозможен язык без фактов, не разделял
