что за проявленную слабость её бросят на произвол судьбы или того хуже – поджарят на ритуальном костре, чтобы затем обглодать, как дичь, добытую на охоте.
Детское сердце горело ненавистью и жаждой мести, которую в будущем надлежало извергнуть в бренный мир снарядами тысячи орудий, несущих боль и разрушение. Холодные, нетерпимые к бедам других статуи упали бы навзничь, сражённые пушечными ядрами, и вязкий багрянец заполнил бы городские улицы. И кровавый пейзаж, написанный изнеможённым сознанием, из праха давних грёз переродился бы в явь.
Все надежды Джейн зиждились на грозной неотвратимости её возмездия. Правда, идя рядом с межкровницами и разглядывая сомнительные красоты их обители, она не осознавала свои намерения. Она не осознавала ничего и брела будто в трансе, заторможенно изучая занятых своими делами полулюдей и нагромождённые вокруг домишки со вздыбившимися крышами, кривыми боками.
Шум вокруг не смолкал. Переговаривались между собой мужчины и женщины, ремесленницы и мастера хлопотали по хозяйству, перебирая в руках пряжу, металлическую канитель или нечто иное, пригодное для создания уникальных и полезных вещей, отмеченных руническим клеймом окольной деревеньки. До ушей доносились не только приглушённые разговоры, но и визги детей. В одном из домов надрывался младенец, мучимый болями или бессонницей. Привычные звуки, которые можно было услышать в каждом селении, здесь почему-то казались глухими и будто доносились из-под толщи воды, источником шума очутившись на самом дне вонючей запруды. И всюду неразборчивым словам вторило странное эхо, в точности повторяющее пещерный вой. Но межкровная община не была окружена скалами, своими вершинами утопающими в молочном хладе облаков. Старые ели замкнули её в кольцо душистой хвои, и лишь речушка лазоревой змеёй протекала мимо покорёженных заборов и пик, вонзившихся в небесную гладь заточенными наконечниками.
Деревянные колья упирались в темнеющий небосвод, и бурые пятна, въевшиеся в чешуйчатую кору, гнилью уходили вглубь трухлявых палок. Ритуальным каскадом стремились они ввысь, путеводными звёздами освещая дорогу к жертвенному алтарю. Когда-то по этим пикам сплошным потоком жидкого пурпура стекала кровь, что выплёскивалась из шейных обрубков. Алые жемчужины, вобравшие в себя зловещую красоту смерти, срывались с мертвенно-бледных губ и выкатывались из разинутых ртов убитых недругов или зверей, принесённых в жертву. Гранатовое ожерелье рвалось, и красные капли, нанизанные на вывалившиеся языки, летели вниз. Чаши, стоявшие у подножия кольев, ловили порочную выжимку и наполнялись ею, затем согревая руки жриц и жрецов теплом жертвенной крови.
Держа Смоль за руку, Джейн шла рядом, уже потупив взор. Она потеряла охоту смотреть по сторонам после мерзких вещей, отразившихся в потухших очах. Видя, как под ногами проносится пыльная и сухая земля, Джейн заперлась в сокровищнице своих мыслей и не заметила, что путь, проложенный через всё поселение, оборвался.
Их
