– самостоятельность мышления (А. Немзер); неангажированность, независимость (мнимая, с точки зрения Н. Ивановой) – действительная свобода; частная жизнь, имидж – литературное произведение (Н.Иванова); увлекательность письма – монументальность, строгость (Н.Иванова); свобода – самодисциплина (С. Костырко).
Утверждение собственной ценностной иерархии (посредством оппозиции советской идеологической, молодой газетной критике) является еще одним моментом самоидентификации журнальной критики. Как показал анализ создаваемых в критике оппозиций, наиболее актуальной ценностью является свобода (от идеологии, стереотипной модели, предполагающей руководящую роль критики), но не переходящая в зрелищность, и ориентация на текст/литературный процесс, предполагающая ценность аналитической деятельности (в противовес рекламной и саморекламной в газетной критике).
Доминирующая «разоблачительная» стратегия надстраивается над прагматико-аналитической, более всего соответствующей главной целеустановке толстожурнальной метакритики первой половины 1990-х годов – обозначить границы своей идентичности в полемике с официозной и газетной критикой и присущими им моделями критической деятельности. Момент самоинтерпретации в рамках этой стратегии эксплицитно проявляется не только потому, что речь идет о текстах, ориентированных на саморефлексию, но и потому, что прагматико-аналитическая стратегия предполагает наибольшую степень выявленности субъекта, эмотивную аргументацию, я-центричное направление интерпретации.
Во второй половине 1990-х критическая мысль журналов «Новый мир» и «Знамя» меняет свое направление. Актуальной теперь становится не столько «постановка диагнозов», сколько «лечение», т.е. аналитическое исследование сложившихся на данный момент стратегий литературной критики196.
Выявляемая динамика обнаруживает процесс сущностного и функционального переконструирования в критике 1990-х собственной модели197. В начале 1990-х критика отсекает (критически осмысливаются, разоблачаются, отвергаются) атрибутивные признаки модели советской критики, актуализируются вневременные, традиционно ценные, утверждаются обновленные. Самоидентификация в этот период имеет качество скорее «негативной», осуществляется «от противного». Как непродуктивные, ложные, нередко антигуманные критиками «Знамени», «Нового мира» оцениваются императивность критических суждений, статус руководящей («ведущей», «пророчествующей» и «всеведущей») роли критики, зависимость от идеологии, амплуа/биографии, наличие исторических корректив, шельмования в критических суждениях. В то же время в качестве традиционно значимых и вместе с тем утрачиваемых признаков называются объективность, историческая ответственность (Л. Лаза-рев), серьезность (в отличие от зрелищности и персонажности газетной критики – Н. Иванова), взвешенность, баланс объективности и субъективности (С. Чупринин).
Если
Так, А. Немзер уже в названии своей статьи, опубликованной в «Знамени» за 1996 год № 12, делает программное заявление – «история пишется завтра» и, по сути, обращается к проблеме адекватности отображения критикой современной литературной ситуации. Отсутствие единой системы критериев, терминов, подходов, современоцентризм, «крайняя степень собственной неосведомленности в том, что творится окрест» воспринимаются критиком как явления негативные («хворость») в исследовательском плане и естественные одновременно (см.: Немзер А. История пишется завтра // Знамя. 1996. № 12. С. 212). В условиях становящейся современности, по мнению А. Немзера, критику необходимо осмысливать и проговаривать основания выбора, критерии оценок. Газетная критика становится объектом внимания Н. Ивановой («Между. О месте критики в прессе и литературе»), С. Костырко («О критике вчерашней и «сегодняшней». По следам одной дискуссии»), И. Роднянской («Герменевтика, экспертиза, дегустация…»).
Показательно в этом смысле высказывание С. Костырко: «Именно она [критика – Ю. Г.] приняла на себя первый удар изменяющихся отношений читателя с литературой, – критике приходится перестраиваться на ходу, ибо наработанные ею за десятилетия методы и навыки принципиально неприложимы к тому, что зовется литературой сегодня» (см.: Костырко С. Чистое поле литературы. С. 251 – 252).
