аура ответственного, обдуманного слова, воспитывается, несомненно, в более благоприятных условиях: «Человек, с детства вплоть до зрелого и разумного возраста сжившийся с здравомысленной и упорядоченной Музой, услышав противоположную ей Музу, испытывает к ней ненависть и признает ее неблагородной» [466]. Согласно Платону, посредством эвристической беседы риторически подготовленный воспитатель оказывает воздействие на душу воспитуемого с целью формирования ее по «божественному» образцу: «Встретив подходящую душу, такой человек со знанием дела насаждает и сеет в ней речи, полезные самому сеятелю, ибо они не бесплодны, в них есть семя, которое родит новые речи в душах других людей, способных сделать это семя навеки бессмертным, а сеятеля счастливым настолько, насколько может быть счастлив человек». Комментируя эту цитату из «Федра», А. К. Михальская справедливо отмечает, что здесь определена сущность подлинно педагогического эвристического диалога, в котором весьма существенны категории пользы и радости (счастья) [Михальская 1998, с. 51].
– Можно ли описать риторический идеал Платона, во-первых, как синтез философского знания о предмете речи (осмысление идеи, принципа вещи) и материализации этого знания в цельной и совершенно устроенной, подобно человеческому организму, речи; а во-вторых, как «метод познания человеческой души и внутреннего воздействия оратора вообще на человеческие души» [Лосев, Тахо-Годи 1982, с. 60]. Ответ требует обоснования.
– В свете рассмотренных риторико-педагогических идей Платона домыслите, какой процесс познания, с его точки зрения, предпочтительнее: «принятие» и заучивание готового знания или овладение способом добывания знания (развитие способности познавать, размышляя).
Будучи учителем Аристотеля в Академии, Платон оказал существенное влияние на формирование у своего ученика риторико-педагогических представлений, к рассмотрению которых мы сейчас и переходим. Однако если до сих пор мы обращались к собственной риторической практике софистов, Сократа, Платона с целью доказательства того, что их идеальные представления о должной речи находили вполне материальное воплощение в практической речевой деятельности, то сейчас мы изменим логику изложения и обратимся к риторической практике Аристотеля с тем, чтобы реконструировать его представления о должной речи и должном речевом поведении.
На первый взгляд, такая логика может показаться неожиданной, поскольку представления Аристотеля на этот предмет систематически изложены им в его «Риторике», фундаментальном труде, хорошо сохранившемся, дошедшем до нас и вызывающем пристальный интерес у современных исследователей риторики. Тем не менее, такой подход, с нашей точки зрения, вполне оправдан, потому что, во-первых, в этом случае у нас появляется возможность выявить наиболее существенные черты риторического идеала великого мыслителя, поскольку теоретик риторики,
